Александр АФАНАСЬЕВ

СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ. ДИПЛОМАТИЧЕСКАЯ

ПОДОПЛЁКА ПЕРВОЙ МИРОВОЙ

1 часть.

         Мир накануне Первой мировой войны представлял собой сплошной «гадюшник» - бесконечный клубок взаимных претензий, всеобщей подозрительности и едва сдерживаемой враждебности. Буквально все и всем были недовольны. Две балканские войны (1912-1913 и 1913), едва не спровоцировавшие общеевропейскую войну, с одной стороны, привели к поражению Турции в борьбе с четырьмя славянскими государствами, а с другой – породили вражду уже внутри славянской коалиции, завершившуюся поражением Болгарии. Нарастали внешние трения и внутренняя конфликтность между «трудом» и «капиталом». Россия и Германия, по существу, были «беременны» революцией и речь шла исключительно о сроках революционного взрыва. И если в Германии волна воинствующего шовинизма мгновенно погасила пламя революции, то в России, наоборот, именно война спровоцировала революционный катаклизм.

        Колонии стонали под гнётом метрополий, и здесь пальму первенства по концентрации недовольства держала Великобритания. В древней Индии, порабощённой Великобританией и превращённой в громадную английскую колонию, крепнущая национальная буржуазия вступала во всё более жёсткий конфликт с могущественными британскими монополиями, умышленно тормозившими развитие экономики страны. Европейские империи и монархии приходили в упадок, и больше всего в этом плане лихорадило Австро-Венгерскую лоскутную империю. «Двуединая» великая держава, раздираемая внутренними противоречиями, стремилась снять их путём всё новых внешних приобретений. Германия и Япония, вкусившие пьянящий плод победы соответственно во франко-прусской (1870-1871) и русско-японской (1904-1905) войнах, жаждали продолжения банкета. За океаном затаились юные, но весьма честолюбивые Соединённые Штаты, терпеливо выжидавшие своего звёздного часа.

         Под влиянием всех этих будоражащих факторов на рубеже XIX-XX веков политическая атмосфера в Европе накалилась до предела. Столетние рубежи – это не просто исторические вехи, а громады накопившихся проблем, содержащие в себе вековой взрывной материал огромной силы и требующие своего разрешения. Европейские элиты на грани веков, по сути, уже вошли в состояние междоусобной дипломатической войны, но она велась пока исключительно путём закулисных интриг, нагнетания недовольства в чувствительных болевых точках и жёстких дипломатических демаршей. Из-за отсутствия общеевропейских и общемировых миротворческих структур (Лига Наций появилась уже после войны, в 1919 году) функции дипломатического сдерживания войны взяли на себя два противоборствующих блока – Тройственное согласие («Антанта») и Тройственный (впоследствии «Четверной») союз. В первое входили Англия, Россия и Франция, во второй - Австро-Венгрия, Германия и Турция (Болгария присоединилась позже).

       Хотя первичную основу Антанты составлял союз России и Франции, заключённый в 1890 году, руководящий тон в тройственном объединении задавала могущественная Великобритания, вошедшая в него только в 1907 году. По своей природе Антанта была противоестественным союзом, раздираемым серьёзными внутренними антагонизмами.  Стопроцентно монархическая Россия волею судьбы вынуждена была связать себя прочными узами с конституционно-монархической Великобританией и стопроцентно республиканской Францией. Это был «брак» не по любви, а исключительно по расчёту. Связующей нитью в нём была не столько дружба, сколько вражда, ибо «трёх сестёр» сплачивала именно их общая недоброжелательность, прежде всего по отношению к Германии.

          Не менее сложным по своему составу был и Тройственный союз. Безусловным лидером в нём была Германия, нацелившаяся пока ещё не на мировое господство, но уже на серьёзный передел мира, причём исключительно в собственную пользу. В идее пангерманизма, набиравшей силу в предвоенной Германии, Австро-Венгрии отводилась роль «сестры по крови», но младшей в тандеме. Однако подобная служебная роль не устраивала австро-венгерскую элиту, знававшую времена былого величия Австро-Венгерской империи, особенно в период правления Клеменса Меттерниха (1773-1859). Именно в силу этого Австро-Венгрия зачастую играла роль задиры и провокатора в непрерывно возникавших конфликтах. В свою очередь, венгерскую знать не мог удовлетворять статус «второсортности», вытекавший из закреплённого за австрийским императором права одновременно именоваться «венгерским королём». Не способствовало духу единения в Тройственном союзе и включение в него Оттоманской империи, серьёзно ослабленной, но страдавшей манией пантюркизма.

         Если отрешиться от переменчивых субъективных факторов, то следует признать, что главной объективной причиной Первой мировой войны послужило непримиримое противостояние и неуступчивое противоборство между «безлошадной» набиравшей силу Германией и обременённой колониями Великобританией, претендовавшей к тому же на безусловное европейское лидерство и мировое господство. Остальные игроки вовсе не были статистами, ибо каждый из них рассчитывал на свою долю мирового пирога. Но «сильная» Германия только военными средствами могла изменить «несправедливый», с её точки зрения, мировой порядок, а Великобритания только военными средствами могла сохранить мировое лидерство и удержать вытекавшие из него весьма ощутимые преимущества.

       Яблоком раздора между Германией и Великобританией являлась экономическая сфера, в которой первая настаивала на «принципе открытых дверей», а вторая, по словам С.Д. Сазонова, «ревниво оберегала» свои господствующие интересы от всякого иностранного проникновения, то есть в первую очередь от Германии. Сергей Сазонов в этой связи приводит текст весьма откровенного заявления германского посла в Лондоне, сделанного им в июле 1911 года помощнику статс-секретаря по иностранным делам Великобритании Артуру Никольсону. «Между 1866 и 1870 годами, - заявил посол, - Германия сделалась Великой державой, но побеждённая ею Франция и Англия поделили между собой мир в то время, как Германия получила одни крохи. Теперь настала для Германии минута предъявить свои законные требования». Сказано с характерной немецкой прямотой и в выражениях, не допускающих двусмысленного толкования.

         Однако к чисто экономическому интересу в соперничестве с Великобританией у элиты Германии примешивалась значительная доля разного рода фобий, идущих из глубин веков и связанных с мрачной навязчивой идеей древнего «германского Рока». Сергей Сазонов отмечал, что германское правительство, несмотря на свою реальную силу, «страдало, ещё со времён князя Бисмарка, манией преследования». Между прочим, этой же «манией» страдал и Чингисхан, развязывавший агрессивные кровопролитные войны со своими соседями, согласно «Сокровенному сказанию», всего лишь ради спасения «беззащитного» монгольского народа. Не будет преувеличением сказать, что буквально все известные мировые агрессии, включая «поход» Наполеона в Россию и нападение Гитлера на СССР, объяснялись мерами исключительно «превентивного» характера. 

         На дипломатические службы стран Антанты и Тройственного союза в условиях вражды всех против всех возлагалась весьма трудная задача, казавшаяся порой неразрешимой. Надо было не только всеми способами удерживать конфликтующие между собой блоки государств от прямого военного столкновения, но и оберегать от раскола уже сложившиеся собственные союзы. К этому добавлялась ещё и необходимость гибкого лавирования между соперничающими влиятельными политическими группировками и разнородными общественными течениями внутри собственных стран. Например, в 1913 году на фоне всё более запутывавшихся сербско-болгарских отношений российское правительство, и в первую очередь министерство иностранных дел, находилось, по словам Сазонова, «под давлением разгоравшихся национальных страстей, подогреваемых неразумной или недобросовестной агитацией». Главными качествами дипломата в этих условиях должны были быть хладнокровие, трезвый и гибкий ум, убеждённость в своей правоте и жажда принести максимальную пользу не только своему Отечеству, но и делу мира.

        Дипломатия ведущих мировых держав в предвоенный период напоминала «игру в прятки». Каждая страна стремилась, не прибегая к военным действиям, добиться дипломатическими средствами выигрыша только для себя. Причём, как правило, за счёт других. Но, тщательно скрывая истинные намерения своих правителей, дипломаты должны были демонстрировать в непосредственных контактах друг с другом исключительную дружественность и миролюбие. Победить в дипломатической войне в этих условиях мог только самый скрытный и искусный лжец, способный не только мастерски блефовать, но и быть тонким аналитиком «вечно меняющихся факторов международных отношений». Как ни странно, именно такая, весьма значимая, роль выпала в это время на долю России и её министра иностранных дел Сергея Дмитриевича Сазонова (1860-1927). Странность заключалась в том, что ни сам Сазонов не был к этому готов, ни Россия не обладала достаточным международным авторитетом для исполнения миротворческой миссии в мировом масштабе.

           Появление Сергея Сазонова на высшем дипломатическом посту в России было не только необычно для того времени, но и немыслимо в дипломатической карьере вообще. Уже чтобы в 49 лет с должности посланника(!) при Ватикане(!) быть выдвинутым в «товарищи» (заместители) министра иностранных дел, необходимо было либо обладать недюжинными личными способностями, либо иметь очень влиятельных покровителей на «самом верху». Но после этого за полгода стать министром – это просто мистика! И, тем не менее, всё именно так и произошло. Относя к инсинуациям «утверждения» С.Ю. Витте (1849-1915) о покровительстве Столыпина, Сазонов в своих «Воспоминаниях» подчеркнул, что П.А. Столыпин (1862-1911) в его стремительной карьере «не играл никакой роли». Однако при этом он был всё-таки вынужден признать наличие отношений «семейного свойства» (то есть родства) с самым влиятельным человеком того времени.

             Конечно, без Петра Столыпина здесь не обошлось. Но это был тот редкий для России случай, когда семейные связи пошли на пользу достойному человеку со способностями да к тому же принесли определённые дипломатические и политические дивиденды самой России. Осторожный, приятный в общении, склонный к компромиссам и владеющий основными европейскими языками Сазонов пришёлся весьма кстати для серьёзно ослабленной в русско-японской войне России. Причём ослабленной не только в военном отношении, но также экономически и морально. В отличие от находившейся в состоянии «постоянной готовности» к войне Германии Россия к участию в мировой войне была совершенно не готова. «Даже Австро-Венгрия, - отмечал Сазонов, - близкая уже много лет к государственному банкротству, стояла выше России». Причём не только с точки зрения вооружения, но и в дорожном строительстве, и в финансовом отношении.

         России позарез был нужен мир и обязательно «прочный и продолжительный». Да и этот «покой» был необходим российскому государству, в отличие от Германии, не для реализации каких-то глобальных агрессивных намерений, а для развития в «должной степени» своих оборонительных средств. На мир любой ценой нацеливали российскую дипломатическую службу и «глубоко миролюбивый» по своей природе Николай II, и обязанный быть воинственным по своей должности военный министр В. А. Сухомлинов (1848-1926). Сазонов отмечал, что при его вступлении в должность министра иностранных дел «в Петрограде не было и следов существования какой-либо партии, желавшей войны, и бряцания оружием не было слышно ниоткуда». Задача перед главой российского дипломатического ведомства ставилась предельно просто: «избегать, во что бы то ни стало, всяких поводов к европейским осложнениям».  

(Окончание следует).