Игумен Кирилл (Сахаров).

               ЗАРИСОВКИ ИЗ ДЕТСТВА И                               ЮНОШЕСТВА.                                                  (Продолжение).

Посещал я также библиотеку нашего Дома культуры, весь атеистический отдел, других источников по религии не было. Делал массу выписок из словарей атеистических – там много было познавательных информативных моментов, естественно, под атеистическим углом зрения, но в то же время была какая-то фактология, объяснения терминов, исторические справки и т.д. Масса выписок была у меня из этой литературы, библиотекари удивлялись, что я эту литературу основательно прорабатываю, беру сразу по несколько книг. Помню такие книги: «Мы порвали с религией», страниц 400. Рассказы бывших священников – Осипова, Дулумана и других. «Катехизис без прикрас» и «Женщина под крестом» Осипова и пр. У меня все это работало в плане информированности, прежде всего.

Из ранних литературных воздействий негативного плана – это Тендряков – «Чудотворная». Киндя безногий там, бабка, не помню, как ее звали, мальчишка, которого терроризировали, и прочее. Потом у Владимира Тендрякова были другие рассказы. О. Дмитрий Дудко анализировал его творчество, в котором были разные периоды, с разными рассказами, но от «Чудотворной», от этого рассказа было такое впечатление, что верующие – это такой затхлый мир; эта бабка, этот Киндя, который истерически швыряет кому-то в спину свой костыль. Дикое впечатление от этого рассказа! Что он передает? Какую-то брезгливость, пренебрежение, иронию по отношению к религии, какое-то отторжение от верующих людей.

У меня накопилось много журналов «Православный вестник», да еще выписки. Отец как-то обнаружил их, конфисковал, отнес к соседям, и я лишился всего этого.

Потом слушал по радио воскресные богослужения – трансляции из-за рубежа. Я включал на полную мощь эти передачи. Как-то приходит сосед по фамилии Ситкин. Отец рассказывал, что он из партийных активистов, посадил несколько человек, как врагов народа, вот такой субъект. Приходит, спрашивает: «Отец дома»? – «Нету». «Ну, ладно». Тогда он говорит: «Вот, значит, что получается, дорогой сосед. Как только вы уходите на работу, тут у вас дома только и слышно: «Господу помолимся, Господи, помилуй». Оказывается, что он через стенку все слышит. Включал ведь я на полную громкость.

А еще я подражал богослужению – через это многие священники прошли, и Патриарх Алексий, я читал. Дома, когда никого не было, я подражал дьякону с его басом. Вместо ораря была красная лента с полосами, очень напоминающая дьяконский орарь, но это был, конечно же, не орарь, это был элемент экипировки пионера-знаменосца, который носил такую ленту через грудь. Я взял ее и как орарь использовал. Вместо кадила – белая парафиновая свеча, с помощью которой я изображал каждение. Вот такие были у меня свои богослужения в доме.

Мне как-то все-таки удавалось тайно и храм посещать, и дома молиться, несмотря на отдельные инциденты, окружающим тогда не была ясна полная картина и глубина моего увлечения.

Наиболее крупный инцидент был в школе. В десятом классе уроки истории и обществоведения вел директор Иван Иванович – такой крупняк по комплекции, по росту. Перед ним трепетали все – и учащиеся, и учителя. Вот идет он по коридору, эдакий слоник, и все прижимаются к стене. Он был такой медлительный, степенный. Идет такой слоник по школе, все – по углам: идет директор Иван Иванович. Потом, когда он уже стал стареть, тогда, как над старым медведем шавки начинают издеваться, так и ученики над ним. Вот он ведет урок, допустим обществоведения, кто-то отвечает, или он сам говорит и вдруг - засыпает на две-три минуты. Потом просыпается и продолжает вести тему дальше. Естественно, все давятся от смеха. Вот этот Иван Иванович на уроках обществоведения имел такое обыкновение: начинал он урок с того, что вызывал на первые парты несколько жертв, которым надо было в письменном виде за 15 минут ответить на тему предыдущего урока. Однажды и я оказался в числе этих жертв. Мне попался вопрос: «Материализм и идеализм» – в начале курса обществоведения была такая тема, по-моему, пятый параграф. Я уже тогда был в какой-то степени воцерковленным человеком. Начинаю отвечать на эту тему. Пишу в таком нейтральной стиле: «материализм считает, идеализм считает…». И вот, где-то в моем повествовании надо было употребить слово «Бог». Я, недолго колеблясь, пишу с большой буквы это слово и отдаю свою работу директору. На следующем уроке он опять вызывает очередных жертв на первые парты для письменных работ и разбирает предыдущие ответы. Наступает пауза, и он говорит: «Вы знаете, у нас есть такой ученик в десятом классе, который пишет, вот его письменная работа, в ответе на вопрос о материализме и идеализме, представляете себе, он пишет слово «Бог» с большой буквы!» И весь класс, как засмеется. Я, естественно, стушевался в какой-то степени, но как-то обошлось, как-то на этом не зациклились. Но отец мой, Сергей Яковлевич, был человек своеобразный, о нем будет сказано дальше, посетил школу только два раза за десять лет: когда меня привели в первый раз в первый класс, и когда я учился уже в 10-м классе. Он пришел в школу к Ивану Ивановичу и говорит ему: «Иван Иванович, вот такое дело, я ничего не могу поделать со своим сыном, он у меня по церквям разъезжать стал, читает церковную литературу», - не помню, не знаю точно, что уж он там говорил, но то, что я посещаю церкви, это он точно сказал. А Иван Иванович ему в ответ (со слов отца): «Да, вот я тоже столкнулся с тем, что он в письменной работе по обществоведению пишет слово «Бог» с большой буквы…».

Вот идет урок физики в десятом классе. Приходит секретарь и говорит: «Сахаров, к Ивану Ивановичу». Вызывают меня к директору в первый раз, в общем-то. Я уже предчувствую нечто, вхожу в кабинет, он меня спрашивает: «Ты что, церковь посещаешь? Ты что, верующий человек?» Я: «Вы знаете, Иван Иванович, я люблю историю и мне интересно с этой точки зрения посмотреть, побывать»… Я как-то сумел перевести разговор в эту плоскость – культурологическую, что ли, искусствоведческую. Он, к моему удивлению, не стал давить на меня. Произошел общий разговор, где какая церковь, например, вот там, в Городище – там старообрядцы и т. д. Резюме было такое: «Ну, ты смотри, ты же собираешься поступать в институт, смотри, сложности у тебя будут», в связи с моим таким настроением. На этих словах мы и расстались. Он был историк, я поступал на истфак. Поступил, и он интересовался.

…Еще помню – крещение совершает о. Антоний. Я робко стою у двери, на чтении Евангелия он предлагает мне вместе со всеми наклонить голову и возлагает епитрахиль, по местному обычаю, когда читают Евангелие, епитрахиль накладывают на головы стоящих рядом. Люди стоят стайкой, полукругом, священник епитрахиль накладывает на головы двух-трех, стоящих ближе, раскрывает Евангелие и читает его…

Два слова о другом храме - Успенском в с. Малоивановка. Храм в византийском стиле из дикого камня. Ограда тоже из этого камня. Колокольня разобрана до войны. Вместо нее – несколько рельс в притворе. Какой же был прекрасный звон! Пели здесь, ну уж на очень высоких тонах. Больше всех здесь служил о. Серафим-безбородый, с порывистыми движениями, особенно при каждении, с мощным гудящим голосом. Своеобразно совершал он великий вход: буквально на головы всех молящихся, которые в этом момент подходили, ставил чашу, сопровождая это долгой импровизацией: помяни Господи всех поющих и всех труждающихся, мною погребенных и путешествующих и т. д. Клирос возглавляла Анна Ивановна – скромная многодетная женщина с очень красивым грудным голосом. Рядом с ней ее кум Николай. Любили они очень петь дуэтом, немного закатывая при этом от умиления глаза. Перед «Верую» Николай торжественно восходил на амвон и, дирижируя обеими руками, вдохновенно запевал Символ веры киевским распевом.

Апостол читал Петр Егорович – глуховатый старик с бородой и роскошными «буденновскими» усами. У него были детские глаза и широкая приятная улыбка. Выглядел он совершенно умилительно, когда зимой завязывал голову шарфом, так как храм не отапливался. Подружились мы с ним после того, как, уже учась в институте, будучи на каникулах, я впервые торжественно прочитал в малоивановской церкви Апостол. После этого часто приходил к нему домой, и мы вместе пели, много беседовали, я читал его тетради с выписками из духовных книг. У него был очень красивый почерк.

…До-ля-фа – громко, так, что слышно на всю церковь, задает тон Петр Егорович и, взмахнув руками, начинает: Не-бес-на-го кру-га Вер-хо-твор-че Гос-по-ди.

Бабушка слева: Петр Егорыч-не то. Он – недовольно развернувшись всем корпусом - шо такое? – Та, не Небеснаго круга, а Воду прошед. Егорыч, вернувшись в исходное положение, топорща усами и поглаживая бороду, медленно поправляет очки, листает книгу и снова также громко, задав тон, запевает: Во-ду про-шед яко су-шу.

Рассказчик был безподобный. Особенно запомнился его рассказ в лицах, как он, идя из магазина, увидел соседскую корову, хотел ее погладить, а она, «брат, ты, мой», неожиданно подняла его на рога. Вишу, говорит, на рогах, уцепился за них, как за руль велосипеда, и кричу: «Люди добрые, помогите!» Выходит на крик соседка, с недоумением взирает на эту картину и спрашивает: «Петр Егорович, а что это Вы делаете?» - «Как что?! Не видишь, что ли? Уберите корову» и т. п.

Этот рассказ я записал на магнитофон. Вместе с непосредственной реакцией и репликами слушателей звучит потрясающе. Никогда я так от души не смеялся.

(Продолжение следует).