МЫ ПРИЗВАНЫ ПРОСЛАВЛЯТЬ ТВОРЦА…

Интервью с иг. Кириллом (Сахаровым)

(Накануне 60-летнего юбилея).

            Храм Христа Спасителя — главный храм Русской Православной Церкви - над Москвой-рекой стоит, как все равно корабль под парусами. А на противоположном берегу — храм другой постройки. Его возводили на века, и в богоборческие времена молитва чья-то спасла от порухи. Он и сейчас как будто прячется в тени, словно не пришел в себя от лихолетья.

             С игуменом Кириллом мы беседовали после общей трапезы. Крупный от природы человек, настоятель храма представлялся мне подчас почти что невесомым: какая-то воздушная, может быть, духовная субстанция временами словно подменяла плоть.

             В гостиной было тихо и величественно, как в музее. Патриарх Кирилл, как пастырь, кажется, вот-вот сойдет со своего портрета на стене. Другую стену занимают фотографии вождей Белого движения и фотографии семьи последнего царя. В небольшой рамке на столе выразительный портрет опричника Скуратова: и через почти пять веков не глянешь без опаски на него.

— Отец Кирилл, расскажите, пожалуйста, о себе, о своих родовых корнях.

— Я уроженец Донбасса, Луганской области, родился в небольшом шахтерском городке Артемовске, в 1957-м году. Отец, Сергей Яковлевич, из крестьянской семьи, закончил всего четыре класса и после службы в армии приехал в Луганскую область на заработки. Он работал на шахте. Мама, Евдокия Ивановна, работала в столовой.

— Они были верующими людьми?

— У отца был страх перед какими-то высшими силами, но он не был воцерковленным человеком, конечно, и в церковь не ходил.

             Мать крестила меня на ночь, в доме были пасха и куличи, но церковь она оставляла на потом, когда выйдет на пенсию. Ну, и действительно, потом она усердно посещала храм.

— Что же привело вас в церковь?

— В школе я любил историю. В учебниках истории было много фотографий с видами храмов, и они меня завораживали, находили отклик в моей душе, звучали для меня небесной музыкой.

             Церковь представлялась мне таинственной, окном в иной мир, влекла к себе, и подростком меня потянуло в храм.

               Храм находился в соседнем городке, сейчас он называется Алчевск, и неотмирность храма мне запала в душу. Добирался я автобусом, старался никому не попадаться на глаза, и долго это было моей тайной. Но однажды, что, конечно, было неизбежно, тайна все равно открылась.

Отца это насторожило. Он пошел к директору школы и тот сказал, что тоже обратил на меня внимание. На следующий день, когда был разбор наших письменных работ по обществоведению, и очередь дошла до моего изложения, директор с удивлением возвысил голос: «Вы представляете, у нас в классе есть ученик, который слово Бог пишет с большой буквы?!» — И все как засмеялись. Директор должен был по должности отреагировать и вызвал меня на беседу. Это было уже в десятом классе.

— Сверстники не задирали в школе, не дразнили Вас?

— Нет, этого не было. Отец только добродушно, но и не без раздражения называл меня «дьячком».

— Что было после школы?

— После школы поступил в МГПИ имени Ленина, на исторический факультет.

              В институте угнетала бездуховность, уже было время позднего брежневизма, уже шло разложение и не было идейной крепости. Во время учебы активно посещал московские храмы.

После института по распределению попал в Белгородскую область, в сельскую школу. Буквально две недели поработал, стало известно, что посещаю храм. Пошла молва. Вызвали в отдел районного образования и предложили уволиться по собственному желанию. Я рассчитался, порвал комсомольский билет и поехал домой. Примерно месяц пожил дома и затем отправился в Почаевскую Лавру. Сначала меня взяли трудником, но скоро дали подрясник, и я стал послушником.

             В Лавре пробыл меньше года. Приехала комиссия из Киева, стали шерстить молодых, и благочинный посоветовал мне не идти на собеседование. Я собрал вещи, пошел на автовокзал, по дороге надумал поступать в семинарию, вернулся обратно в Лавру, попросил благословения, и духовник меня благословил.

— Что было необходимо для поступления в семинарию?

— Необходимо было пройти собеседование и знать основные молитвы. После семинарии в Загорске, так назывался тогда Сергиев Посад, я оказался в числе насельников Данилова монастыря. Это первый монастырь, который открыли в перестроечное время, и древнейший монастырь Москвы. Князь Даниил, сын Александра Невского, основал этот монастырь в 13-м веке.

— Вы монах?

— Да, я принял постриг в 1984-м году и пребывание в монастыре совмещал с учебой в Духовной академии.

— Вы уже 33 года живете по строгому обету. Монашество не тяготило никогда?

— Отец был против того, что я пошел в монашество, а мать не говорила ничего. Ну а потом, конечно, они смирились.

             Дело в том, что монашество — это призвание. «Не вы Меня избрали, а Я вас избрал», - сказал Господь. В монашестве есть что-то сокровенное, но, конечно, если Бог не даст силы, если Бог не станет вести и ограждать, то монашество будет очень жалко выглядеть.

— Монахи, как известно, день рождения не отмечают, но все равно, скажите, пожалуйста, кто Вы по гороскопу и верите ли Вы в связь судьбы человека с местом и временем его рождения?

— Вообще и для обычных христиан день ангела является приоритетным над днем рождения. У нас членов общины чествуют именно в этот день. У монахов — это день святого, имя которого они получили при постриге.

Гороскопов мы чураемся, потому что это противоречит принципам христианской веры. Для христиан понятно, что ничего случайного в жизни не бывает, но определяющим является воля Божья, а не расположение звезд.

— Как давно Вы стали настоятелем?

— Я здесь с 1991-го года. Храм святителя Николы на Берсеневке — это древнейший храм Замоскворечья. На этом месте был сначала монастырь. Нынешнее здание храма было построено в 1657-м году и это был домовый храм Малюты Скуратова.

— Вот оно что! А я голову ломаю, почему его портрет на столе стоит.

— Портрет — это дань истории. Я точно не скажу, кто автор портрета, но усадьба, где мы находимся, была поместьем Малюты Скуратова, а сам он, как известно, погиб во время Ливонской войны, на ратном поле под стенами одной из крепостей в Прибалтике.

— Настоятель храма, игумен Кирилл… Как это надо понимать? Растолкуйте, может быть, для людей далеких от церковной жизни.

— Настоятель храма — это административная должность, а игумен — звание духовное. Оно примерно соответствует званию майора в армии. Иеромонах — лейтенант, игумен — майор, архимандрит — полковник, а уже дальше идут архиерейские чины — это генеральские звания, и, стало быть, Патриарх по такой аналогии — маршал.

— Ваши родители были у вас в храме?

— Да. Они неоднократно приезжали сюда. Отец говорил, что легче перекидать машину угля, чем выстоять одну службу у нас в храме. Самое трудное — это молиться Богу и ухаживать за престарелыми родителями. Отец тут очень много и активно потрудился, сад посадил своими руками. Мать жила по нескольку недель. На службу приходила раньше всех и уходила позже других. Она умерла за год до отца. Оба похоронены в Артемовске.

— У Вас есть духовный отец?

— Конечно. Это один из насельников Данилова монастыря. И так в идеале должно быть у каждого христианина, причем на всех уровнях: и мирянин, и священник, и епископ, и Патриарх должны иметь духовника. Святые отцы сравнивают духовника с капитаном корабля и учат, что с опытным капитаном корабль минует рифы и достигнет берега.

— Ваш храм является приходом РПЦ, но службы вы проводите по старому обряду.

— Что касается нас и вообще всех желающих практиковать старые обряды, то для этого есть все канонические основания. Поместный Собор РПЦ в 1971-м году признал равночестными и равноспасительными старые и новые обряды. В лоне Церкви есть те, кто стремится к более строгой модели служения, к корням, и нужно предоставить этим людям нишу в нашей Церкви, чтобы они не уходили никуда. Так рассуждал покойный Патриарх Алексий II.

                 У нас в храме уже 25 лет службы проводятся по старому обряду. Это было пожелание наших прихожан. Дониконовский богослужебный уклад — это живой голос средневековья. Россия утеряла соборность в церковном пении; в приходских храмах и монастырях привыкли к партесному, почти оперному пению, поют «партиями», как в миру. А в знаменном распеве мы слышим хор, который не поёт, а молится: истово и строго.

               Что касается перстосложения, то двуперстное крестное знамение выражает ту же самую истину, что и троеперстие, только в другой комбинации пальцев. Но двуперстие является более древним и более глубоким по содержанию.

                 У нас в храме, в основном, все крестятся двуперстно, но новичков, когда они приходят, мы не заставляем сразу переходить на старый обряд. При наличии внутреннего догматического единения некоторые разнообразия во внешней обрядовой форме вполне допустимы, такова официальная позиция.

— Как жалко, что к такому разумному и простому решению не пришли в XVII веке, когда произошёл церковный раскол.

— В ряде случаев Церковь, в лице иерархов, причастна к кровавым гонениям на старообрядцев, которые имели место быть, и первое, что приходит на ум — это необходимость принести покаяние за обиды, которые были в прошлом старообрядцам нанесены.

                Русская Зарубежная Церковь показала пример этого. Клятвы, которые были в XVII веке наложены на старый обряд, сняли, и следующим шагом должно стать покаяние. Это моя позиция. А моя главная задача, как я ее вижу и чувствую, — это воздействовать на РПЦ в плане ее возвращения к старому обряду, к исходным уставам и традициям.

— Возможно ли, что после покаяния произойдёт объединение Церквей?

— По-человечески, я думаю, что невозможно, и маловероятно, что это произойдёт. Покаяние не приведёт к объединению, но разрядке в наших отношениях послужит. И я при общении со старообрядцами стараюсь испрашивать у них прощения.

— Много сегодня храмов в РПЦ, где богослужения проводятся по старому обряду?

— Сейчас в Москве три таких храма и примерно тридцать приходов по стране.

— Вы член Союза писателей России?

— Меня приняли четыре года назад. Я издал пять книг, это воспоминания, и сейчас на подходе шестой том.

— Кого из писателей Вы выделяете в ряду других?

— Из духовных писателей мне импонирует архимандрит Рафаил (Карелин), он живет в Грузии, у него очень образный язык. А из светских — это Валентин Распутин и Владимир Крупин.

— Вы привыкли к обращению: батюшка, отец Кирилл. А по имени, по имени-отечеству Вас кто-то называет?

— Александр Сергеевич — это мое гражданское имя, оно, конечно, очень редко фигурирует. Например, когда я бываю в больнице на лечении, вот там обычно обращаются по имени-отчеству, но это редко бывает, и я от этого имени отвык. Правда, отец покойный говорил мне так: «Как я тебя называл Сашкой, так и буду называть, хоть ты меня убей».

— Как Вы относитесь к людям, которые не верят в Бога?

— Ну, во-первых, с недоумением. Мне кажется, что логика рассуждений должна прямо приводить к признанию Творца. А второе — это сожаление, жалость, что они лишены этого познания.

Богопознание предполагает наличие чистоты сердца. Бог открывается людям, которые живут в простоте, в чистоте, в духовном опыте, а размышления о Боге за чашкой кофе и с сигаретой в руке — это ложный путь.

                У верующего человека намного больше стимулов делать добрые дела. Память о посмертном воздаянии, по выражению Иоанна Златоуста, она, как узда, которая удерживает человека от греха.

               Мы созданы Богом по образу и подобию Его, мы призваны прославлять Творца, благодарить Его, обращаться к Нему с просьбами, а если мы этого не делаем, то проявляем, стало быть, неблагодарность.

— Спасибо за беседу…

У меня едва не вырвалось: Александр Сергеевич, да вовремя прикусил язык.

- Спасибо за беседу, отец Кирилл.

— Спаси Господи.

Владимир Смирнов, член Союза писателей России.