Ко Дню Рождения Владимира Высоцкого.

Сергей Кузнецов.

ПОСКОЛЬКУ ТЕАТР ЕСТЬ,

ЕГО НУЖНО СНИМАТЬ…

Интервью с легендарным фотографом театра на Таганке Александром Стерниным.

(Из книги Сергея Кузнецова «Владимир Высоцкий. Сквозь века и континенты»).

Тебе не нужно дергаться. Ты – хроникер.

Ты – Пимен. Сиди и снимай свою летопись!»

                                                                   Л. Филатов

Справка. Александр Стернин – член Международной федерации художников России, профессиональный фотограф, работавший много лет в театре на Таганке. Именно благодаря ему остались сотни фотографий первых спектаклей театра с участием Высоцкого, таких, как «10 дней, которые потрясли мир», «Гамлет» и др. Достаточно сказать, что за всю историю Таганки он снял более 17 тысяч негативов! А. Стернин – один из тех, кто сохранил образ В. Высоцкого не только в спектаклях, но и на концертах, за кулисами…

Сергей Кузнецов: Первый вопрос традиционный. Расскажи о себе.

Александр Стернин: Я родился в Москве. Я – коренной москвич. Окончил школу и поступил в Московский институт электронного машиностроения на радиотехнический факультет, который я закончил в 1974 году.

Когда я учился в институте, у нас было студенческое кафе-клуб «Селена» – одно из первых в СССР студенческих кафе. Мы приглашали артистов, художников. Там приходили встречи, диспуты. Поскольку я жил на Таганке, мне поручили организовать встречу с кем-нибудь из артистов театра. Думали пригласить В. Золотухина или З. Славину. Это было в 1973 году. Я пришел на служебный вход, и первым человеком, с которым я там познакомился, был Александр Филиппенко. Я ему объяснил задачу. Он сказал: «Саша, я сейчас выступать не могу, мне некогда (у него были киносъемки), а познакомлю тебя с артистом Валерием Ивановым.

Я подружился с Ивановым, и он в моей жизни сыграл очень большую роль. В то время он учился параллельно в Литературном институте на отделении драматургии у Виктора Розова. Благодаря Иванову я получил настоящее гуманитарное образование. Я ходил частенько к нему на семинары, познакомился с Розовым, с другими очень интересными людьми.

Забегая вперед, скажу, что Иванов потом стал главным режиссером чтецкого отделения Филармонии. Благодаря ему я знал всех знаменитых чтецов Москвы: Дмитрия Журавлева, Антонину Кузнецову, Якова Смоленского…

С. К.: А когда проявилась твоя любовь к фотографии?

А. С.: Фотографией я начал заниматься с 8-го класса. Отец подарил мне фотоаппарат «Зоркий-С», и я очень увлекся. Папа тоже занимался фотографией. И, даже поступая в институт, я был уверен, что основная моя профессия будет связана с фотографией, поскольку я дружил с известным фотохудожником Леонидом Земковичем, который учил меня фотоискусству.

           В театре на Таганке я подружился с Леонидом Филатовым. Он в то время репетировал спектакль «Товарищ, верь». Только что вышел спектакль «Гамлет», и первые мои съемки в театре относятся к периоду 1973-74 гг. В 1973 году я снимал «10 дней, которые потрясли мир». Этот спектакль мной снят подробно. Я снимал из зала, за кулисами, проводил даже постановочные съемки. Именно тогда я познакомился с главным художником театра Давидом Боровским. Возникла необходимость сделать «паспорт спектакля» для постановки его на Кубе. (Правда, потом эта постановка отменилась). Но, тем не менее, я сделал более 100 фотографий! Отснял весь реквизит, все предметы, маски, актеров в этих масках…

С. К.: А каким фотоаппаратам ты тогда снимал?

А. С.: Я снимал «Зенитом». Это был самый популярный советский аппарат. Мы использовали тогда черно-белую пленку. Цветные слайды были дорогие.

С. К.: А когда ты начал снимать «Гамлета»?

А. С.: Первые мои съемки спектакля «Гамлет» и Высоцкого в театре относятся к декабрю 1974 года. Иванов провел меня на этот спектакль. Он играл Лаэрта. Я устроился у радистов – точнее – у Мироныча в его радиорубке и снимал оттуда. (Радиорубка находится за балконом, под самым потолком). Но у меня уже тогда были хорошие объективы. («Таир-3» – 300 мм.). И я с рук, даже без штатива неплохо снял этот спектакль. Даже получились хорошие крупные планы. Вот, например, снимок Высоцкого с черепом снят с расстояния 35-40 метров. И на нем даже фактура свитера видна.

            Тогда еще не было доступных «кодаковских» пленок, и я снимал на негатив КН-4. Пленку я доставал у знакомых операторов. Недорого – 10 коп. за метр. Я сам проявлял эти негативы, сам печатал пленку в лаборатории.

            И сейчас, через много лет, я смотрю – это была неплохая съемка. У меня сейчас очень хорошие сканеры. И я вижу – на той, старой пленке есть все! Тогда даже нельзя было напечатать с таким качеством, как сейчас. Вся аппаратура была несовершенной. А хорошая оптика и правильная точка съемки позволили иметь хорошие негативы, которые можно использовать и сейчас.

            Мои первые печатные работы были в журнале «Театральная жизнь». Затем вышла пластинка Б. Окуджавы с моей обложкой. Я печатался в журналах: «Студенческий меридиан», «Смена» и др.

          У нас в институте был хороший фотокружок. Институтский фотограф Олег Коханов собрал вокруг себя студентов, которые увлекались фотографией. У него всегда была группа 3-4 человека.

         К тому моменту, когда я окончил свой первый институт, у меня была объемистая пачка публикаций. Я подал документы на журфак МГУ и прошел собеседование. И меня зачислили.

            Занимались мы в разных местах – на Моховой – в здании журфака, в Доме Журналиста. Учеба продолжалась 4 года. Учили только спецпредметы – композиция, съемка, задание, репортаж… Конечно, «корочка» сама по себе ничего не давала. Я, честно говоря, ей ни разу не воспользовался. Что было полезного – это, во-первых, знакомство с людьми. У нас учились те люди, которые сейчас работают в прессе. Все они – мои друзья. Благодаря специальной форме обучения мы занимались в разных точках Москвы (в том числе и во ВГИКе, на киностудии Горького).

            Через некоторое время Давид Боровский пригласил меня в театр. А до этого мы получили большой заказ с моим другом и учителем Л. Земковичем. Мы делали в Аджарии фотоальбом о курорте, снимали пляжи, море, горы… А с Боровским мы в то время переписывались. Приехав в Москву, я сразу поступил в штат театра на Таганке. Это был 1978 год.

            Мне выделили небольшую комнату. Но, поскольку, зарплата была очень маленькая (90-100 руб. в месяц), я сразу оговорил условие – чтобы руководство не препятствовало моей творческой работе. И это условие соблюдалось. У меня был свободный график. Я приходил, делал работу в театре (нужно сказать, всегда на своем материале – сам покупал пленки. Камеры были тоже моими). Работы в театре нашлось очень много. Я сразу стал обновлять портреты.

С. К.: Значит, те портреты, что висят в фойе театра – твои?

А. С.: Сейчас – уже нет. А раньше большие черно-белые портреты были мои, и также некоторые хрестоматийные портреты, которые я переснимал. Эти портреты довольно часто приходилось перепечатывать. Рабочие сцены, таская декорации, их задевали, портреты покрывались пылью. Летом их снимали, красили стены… Достаточно сказать, что за время моей работы в театре на Таганке я перепечатывал все портреты раз 5-6!

           Но все-таки я позиционировал себя в театре, как технический фотограф. Творческая работа никак не входила в эту оплату. Нельзя было по заказу за один раз сделать 20 выставочных фотографий «Мастера и Маргариты». Это копилось годами, шлифовалось. Эту работу я делал просто для себя, для души. И когда фотографии получались, я отдавал их театру. Это воспринималось как должное. А параллельно я занимался творческой работой. Хороший доход давало сотрудничество с несколькими журналами, например, «Культура и жизнь», «Огонек» и др., с фирмой «Мелодия», с АПН. Таким образом, возникали работы, составляющие теперь «Золотой фонд».

           Например, журнал «Культура и жизнь», в 1980 году предложил мне сделать фоторепортаж о Михалковых. Работа заняла несколько дней. Я ездил к ним на дачу и снимал там Наталью Петровну. Андрей Михалков-Кончаловский возил нас туда на своей машине. На даче был и Никита Михалков с детьми. Потом мы в Москве снимали Михалкова-старшего.

           В свое время я получил от одного журнала заказ – сфотографировать Андрея Миронова. И несколько месяцев подряд его снимал – и в театре Сатиры, и на Малой Бронной, и дома. Остался хороший материал.

С. К.: Но больше всего, вероятно, у тебя снимков Высоцкого…

А. С.: Действительно. Высоцкий не остался без моего внимания. И, хотя он не очень быстро сходился с людьми, меня приметил. И через какое-то время обратился с просьбой – я ему срочно сделал фотографии на загранпаспорт. А потом я попросился поснимать его на концертах. Ведь он обычно никому не разрешал это делать. Даже говорил: «Прекратите снимать!».

            На мою просьбу он ответил согласием. И был такой период, что мы на его машине выезжали из нашего Таганского переулка и ехали на концерт. Я его там совершенно спокойно снимал. Стоял за кулисами, иногда даже на сцене, сидел в первом ряду. Он не обращал на меня внимания, поэтому я снимал крупные планы.

Нужно сказать, что одно время я работал при нем, как некий пресс-секретарь. Он отобрал фотографии, которые ему нравились, и просил меня: «Саша, приезжает корреспондентка из Австрии – она будет обо мне писать. Дай ей несколько хороших снимков». Или: «Приезжает итальянское телевиденье снимать фильм. Дай им такие-то фотографии».

          Потом была интересная история с французской пластинкой Высоцкого… Я ее увидел, и она мне очень понравилась. Там были аранжировки Казанского. И я попросил Высоцкого: «Володя, привези мне такую же пластинку из Франции!» Я тогда еще был молодой, и не понимал, как это было сложно.

         Высоцкий обещал привезти. Но в очередной свой приезд не привез. Извинялся: «Знаешь – не получилось. Но я тебе в следующий раз привезу». И тут я по случаю купил эту пластинку у приятеля. Прибежал, радостный, к Высоцкому в гримерку. Он так «крякнул» и подписал: «Саша. Это – моя работа./ Засим – с приветом,/ За Вами – фото… С уважением, дружески, Высоцкий».

            Эту пластинку с его автографом я храню до сих пор.

         Высоцкий был прекрасным рассказчиком. Однажды я слышал, как он очень смешно рассказывал про съемки фильма «Как царь Петр Арапа женил». При этом присутствовали Б. Хмельницкий и Л. Филатов. Я сделал несколько фотографий.

           Высоцкий был безотказный человек, когда к нему обращались друзья с какой-нибудь просьбой. Ребята рассказывали, что он привозил лекарства из-за границы, вечно куда-то кого-то устраивал. Когда, актриса Татьяна Сидоренко, попала в аварию, он очень помог ей – приезжал в больницу, встречался с врачами… В общем, он проявлял такое участие к своим коллегам, которое вообще не характерно для театральных артистов.

С. К.: Где тебя застала весть о смерти Высоцкого?

А. С.: 25 июля 1980 года прихожу в театр, и меня встречает столяр Саша Ерохин. Он мне говорит: «Слыхал? Высоцкий умер». Я отвечаю: «Да ладно тебе…» Не поверил, поскольку до этого много раз уже «хоронили» Высоцкого. Говорили, что у него в Польше был инфаркт, и он умер. Я это слышал раза три.

           Прихожу в свою лабораторию и вижу записку, написанную рукой Д. Боровского: «Саша! Нужна фотография Володи для некролога». И тут я понял, что на этот раз – правда. С Боровским мы встретились в кабинете у Ю. П. Любимова. Пришли артисты. Для некролога выбрали фотографию Высоцкого, снятую Сааковым в Тбилиси. Сааков снял Высоцкого в 1979 году во время его поездки по Грузии. Тогда с концертами ездили В. Высоцкий, В. Золотухин и Л. Филатов. Играли спектакль «В поисках жанра». Филатов читал там свои пародии. Моя жена Галина, работающая в театре зав. музыкальной частью, тоже ездила с ними.

          Я тут же сделал репродукцию с этой фотографии и поехал в институт фотолабораторию Академии наук. Там ребята в тот же день сделали огромную фотографию 1,8 х 2 метра. Наши бутафоры наклеили ее на щит, и она висела на панихиде.

            Потом я снимал похороны. Они вылились в настоящую демонстрацию. Мы с Давидом Боровским насчитали не менее ста тысяч человек! Хотя власти писали, что было 2-3 тысячи.

           Это было людское море! Люди стояли от театра до Котельнической набережной, а потом весь этот поток возвращался на Гончарную улицу.

             Съемки похорон вылились для меня в отдельную серию. Я очень много снимал в тот день. Снимал я тремя камерами – своим «Зенитом» (35 мм), «Горизонтом» (Панорамная камера. Она тоже снимает на пленку 35 мм, но кадры получаются 24х60) и широким аппаратом «Пентакон Сикс» - 6х6.

            И в общей сложности я снял на похоронах фотографий 200! Тогда я даже не понимал, для чего так много снимаю. Просто хотелось остановить мгновенье. Вокруг было очень много людей со скорбными лицами. Момент был непростой, судьбоносный. Все понимали, что смерть Высоцкого – это слом «геологических» эпох, тектонический разрез.

           Я до сих пор даже еще не напечатал все эти фотографии. Часть давал в музей Высоцкого на какие-то выставки…

С. К.: Ты ведь застал раскол театра. Как тебе удалось сохранить нормальные отношения и с Л. Филатовым, который ушел, и с оставшимися «таганковцами»? Или все же были конфликты?

А. С.: Конфликтов у меня особых не было. Были какие-то неприятные моменты. Действительно, раскол театра произошел на моих глазах. Все это закипало постепенно.

            Актеры были возбуждены: мол, на старости лет их всех уволят, отберут последние крохи. Времена были суровые. Им грозила полная безработица. Поэтому, протест со стороны Губенко, Филатова и др. не был в рамках творческих разногласий. Этот протест был сугубо социальным. Нормальный, профсоюзный протест и не более того…

           Ведь когда в театр пришел А. Эфрос, часть труппы демонстративно ушла – это Губенко, Филатов, Смехов, Боровский и Шаповалов. Их взяла Г. Волчек. А ведь было негласное распоряжение Управления культуры – никого из театра на Таганке в другие театры не брать. Г. Б. Волчек пренебрегла этим указанием и приняла их. Губенко ушел в кино. В то время я советовался с Филатовым – как мне быть. Он мне сказал: «Тебе не нужно дергаться. Ты – хроникер. Ты – Пимен. Сиди и снимай свою летопись!»

С. К.: Но ведь некоторые актеры считают, что именно Эфрос спас театр в то время от полного развала.

А. С.: Я так не считаю. Его привели в театр, не спрашивая мнение труппы.

С. К.: Но он ведь был очень талантливый человек.

А. С.: Безусловно. У Эфроса был свой театр на Малой Бронной. И та трагедия предательства ближайших учеников, которая произошла там, никакого отношения к Таганке не имеет. Если и были какие-то истерические выпады – то не со стороны актеров, а со стороны кликуш, которые вьются вокруг театра.

С. К.: А когда ты ушел из театра?

А. С.: А ушел я тогда, когда понял, что невозможно совмещать копеечную зарплату и работу. Это было в 2000-ом году. Ушел я работать в издательство, продолжая при этом сотрудничать с театром. Мы расстались нормально и с Любимовым, и с Каталиной, и с артистами. И поэтому, когда у них бывают какие-то юбилеи, меня приглашают. Я все снимаю. Я был на 40-летии театра, сделал большую выставку на 120 фотографий, дал свои фотографии в буклет.

            Сейчас я снимаю новый спектакль. Мне это интересно, потому, что я продолжаю свою тему, несмотря на то, что все изменилось – и артисты, и Любимов, и Таганка. Но, поскольку театр есть, его нужно снимать. С другой стороны, у Театра в этом есть потребность.

С. К.: А теперь несколько коротких вопросов. В то время, когда ты снимал на фото спектакли Таганки, тебе не приходила мысль о том, что очень мало снимается на кинопленку? Не хотелось снять спектакль целиком?

А. С.: Такая мысль была. Ведь я с детства увлекался и киносъемкой. Снимал на 8-мм кинокамеру. В самом театре артист Сергей Подколзин снимал хронику на 16 мм пленке. У него была камера «Адмира». Но это было немое кино.

           Снять целый спектакль в то время было очень дорогостоящим делом. В поздние годы, к сожалению, уже без Высоцкого был снят спектакль «10 дней, которые потрясли мир». Привезли передвижную телевизионную станцию (ПТС), кучу проводов, камер… По-моему, был снят спектакль «А зори здесь тихие». Но все это было снято в 1985-87 годах.

С. К.: А не было ощущения, что «Гамлета» с Высоцким просто необходимо было снять целиком?

А. С.: Было. А что можно было сделать? «Гамлета» снял только Солдатенков и Мирошниченко в рамках ВГИКовской дипломной (или курсовой) работы. Это был отрывок со звуком, на 35 мм. пленке, черно-белый. Студентам на эту съемку был отпущен мизерный бюджет.

            Ведь в то время видео еще не было. Это тот самый случай, когда Пушкин не дожил до настоящих фотографий каких-то 7 лет. До нас дошли фотографии пожилых декабристов.

            Так и Высоцкий. Он не дожил до настоящего видео совсем немного. Правда, оно уже тогда было, но очень дорогое и несовершенное. Как и Есенин не дожил до магнитофона…

С. К.: Я вижу, что ты продолжаешь жить Таганкой, Высоцким… Эта аура питает тебя? Во сне тебе не снится Высоцкий?

А. С.: Нет. Во сне не снится. Такими категориями, как аура я не оперирую. Это как бы из области мистики. Просто мне нравится работать с архивами по Таганке. У меня очень большие залежи неразобранных негативов. Достаточно сказать, что по Таганке их снято примерно 17 тысяч! С ними нужно работать. Многие из них никогда не печатались. Естественно, не все 17 тысяч – гениальные фотографии. Но среди них есть очень любопытные. В частности, недавно был повод – 40 лет театра на Таганке. Я выставил много интересного.

              Современная работа состоит в том, что я перевожу их в электронный вид. Сканирую, чищу, ретуширую, привожу в надлежащую форму. И вот, когда я погружаюсь в эту работу, я, безусловно, нахожусь там, в старой Таганке. Идут воспоминания. Иногда даже какие-то запахи, нюансы… У меня, как у фотографа, специфическая память. Я посмотрю любой кадр, и скажу – на какой пленке снято, какая была диафрагма и выдержка. Тут же вспомню обстоятельства проявки пленки…

С. К.: Быстро ли ты перешел на новые цифровые технологии в фото?

А. С.: Я могу, не хвастаясь, сказать, что перешел одним из первых. Для меня цифровая эпоха началась лет на семь раньше, чем для всего остального человечества. Поскольку по образованию я радиоинженер и компьютерщик, то меня всегда беспокоила мысль – как бы приспособить компьютер к фото.

            И когда я первый раз поехал в Швецию в 1988 году (у театра на Таганке там были гастроли), мне удалось оттуда привезти компьютер «Амига». Это такой некий клон «Макинтоша», он работал с видеосигналом – его можно было подключить к телевизору и обрабатывать изображение. Он был полноцветным, со звуком. На самом деле, это была хорошая игровая машина.

            Я пытался на ней уже тогда еще строить базу данных по фотографиям. Вскоре у меня появилась видеокамера «Soni-Hi-8». Для того времени очень качественная. И я с помощь камеры оцифровывал и вводил их в компьютер. И первые оцифровки фотографий я сделал в 1988 году.

           Этот компьютер у меня до сих пор служит. Я использую его для создания титров или графических эффектов. Но сейчас у меня совершенно другие компьютеры. Я люблю их сам собирать и отлаживать.

С. К.: Желаю тебе успехов в твоем замечательном деле…

* Фото Александра Стернина.

** Интервью впервые было опубликовано в Международном журнале Русского Зарубежья «Б. В.», а затем вошло в книгу Сергея Кузнецова «Владимир Высоцкий. Сквозь века и континенты»).

***Перепечатка интервью или отрывков из интервью только с разрешения автора.