Людмила Тобольская.

НЕПОВТОРИМЫЙ ДРУГ

 (Глава из книги «Жизнь как неизбежный черновик»).

         Людмила Тобольская родилась в России, в городе Новосибирске в семье балерины и оркестрового музыканта, работавших в театре оперы и балета.

            С детства училась музыке, писала стихи. Впоследствии окончила музыкальное училище в Нижнем Новгороде по классу скрипки, работала несколько лет в театре и симфоническом оркестре города Сарова. Параллельно преподавала музыку в музыкальных школах Сарова и затем Нижнего-Новгорода. В Сарове также вела программу истории искусства на местном телевидении.

            В 1973 окончила театроведческий факультет Государственного института театрального искусства (ГИТИС) в Москве. Работала инспектором-куратором музеев Москвы в отделе музеев Главного Управления культуры Исполкома Моссовета. Затем – главным хранителем Останкинского Дворца-музея.

            Помогала в экспозиционной и хранительской работе музею Московского Хореографического училища при Большом Театре Союза ССР.
С 1968 года ее журналистские материалы печатались в газетах и журналах Москвы и других городов. Позднее начинает писать прозу. В 80-х годах занимается в литературных семинарах при Московском отделении Союза писателей РСФСР (в этом смысле особенно повлияли на профессиональное становление писатели Леонид Жуховицкий и Юрий Нагибин). В начале 80-х работала в газете Московского отделения СП РСФСР «Московский литератор».
            Печатается в русских и зарубежных изданиях. Автор пяти книг стихов и прозы. Лауреат и дипломант двух международных поэтических конкурсов Пушкинского общества и международного IХ Открытого творческого конкурса журналистов  «Серебряное перо» в Крыму.

            Людмила Тобольская входила в Редакционный совет и была постоянным автором Международного журнала «Б. В.», а также членом  Общественного совете Общественного московского телевидения.

                                                           ---------------------------------------------------------

                                           Смолк трамвай на пять минут,

                                          Полночь тихо объявила:

                                         «Остановка «Черный пруд»...

                                            (из стихотворения Ю. Адрианова).

         Мне было около 12 лет, когда вместе с родителями – отцом, оркестровым музыкантом, и мамой, балериной  -  я переехала в город Горький. Переезды для такой семьи, как моя, – обычное дело. Родившись в Новосибирске, где родители мои работали в одном из крупнейших в стране театров оперы и балета, я уже успела попутешествовать вместе с ними в гастрольных поездках, поучиться в 3 школах Новосибирска и Перми, так что новое странствие меня совсем не пугало. Наоборот: мой отец так красочно рассказывал мне о старинном городе на Волге, о его древнем Кремле, что я с нетерпением ждала всё это увидеть.

         Помню, приехали  мы поездом уже ближе к полуночи.  И пока с помощью встретивших нас официальных лиц  добрались до гостиницы Москва,  что и тогда была в центре города, я в полусне ничего вокруг не успела увидеть, мечтая только о ночлеге. А утром! Мама раздвинула занавески широкого окна гостиничного номера, и я от неожиданности вскрикнула. Прямо передо мной, отделенный от меня холмистым зеленым оврагом,  и вправо, и влево тянулся Кремль с его высокими красными кирпичными стенами и массивными, огромными  башнями.   Из окна не видно было ни людей, ни улиц (это окно гостиницы выходило на пустынный  Зеленский съезд)  - полная иллюзия будто мне показывали не сегодняшний, а поза-поза-позавчерашний день. Стены, которых не щадили враги  и время.  Но они выстояли. И выстоят еще. Это была такая мощь! И такая красота...

          Позже мне удалось наблюдать, как прямо с центральной площади города в овраг съезда, спускающегося к набережной, устремлялись, исчезая в его глубине, автомобили. Но из моего окна они, закрываемые  склонами, не были видны, так что полная иллюзия того, что я переместилась в далёкое прошлое, сохранялась. Если выйти из подъезда гостиницы, что на фасадной ее стороне, сразу попадаешь в многолюдный оживленный центр города, шумит главная улица, которую местные называют «Свердловка», прямо перед глазами – пышное здание драматического театра. А посмотришь из нашего окна – опять попадаешь в глубину истории. С такой захватывающей игры началось мое знакомство с Нижним-Новгородом-Горьким. Я еще не знала, что с этим городом будут связаны  не только годы моего отрочества, но и  вся моя юность и большая часть взрослой моей жизни.

                                                  -----------------------------------

         Приехали мы посреди учебного года, даже ближе к его концу, и меня определили в довольно далеко расположенную женскую школу № 13, на бывшей улице Лядова, теперь Большой Печерской.  В 13-й школе учились главным образом дети с окружающих улиц, не дальше Сенной, я жила, пожалуй, дальше всех, так что спутников-одноклассников не было. Школа эта стояла «спиной к спине» с Институтом иностранных языков. Можно было доехать  на трамвае 2–ом, но я в основном ходила туда пешком, думаю, потому, что это было другое время. Дети много ходили, бегали и играли по улицам и дворам, у детей было совсем иное, подвижное и независимое времяпровождение.  И я не считала за труд  далекий путь в новую школу. Можно было выбрать каждый раз новый маршрут: площадь Минина – улица Минина и затем маленький переулок к школе, улица Пискунова-улица Лядова или  улица Пискунова – улица Ульянова и по Трудовой налево к школе, можно было даже большую часть пути идти по красивейшему Волжскому откосу. Много  было путей.

         Я до сих пор люблю, приезжая в Нижний, бродить вот так, вспоминая...

                                                    -----------------------------

         Так я проучилась часть пятого класса и шестой класс, и только начала обзаводиться подружками, как в конце учебного года нам объявили, что теперь  не будет женских и мужских школ и что в следующем классе мы начнем учиться вместе с мальчиками. Получилась опять новая школа! Всё новое: и школа, и неизвестные пока одноклассники. И новый дом, потому, что из гостиницы мы переехали поблизости - в дом оперного театра, на так называемый Черный Пруд, что на соединении улиц Ошарская и Пискунова. У самого входа в  дом - остановка уже известного трамвая номер 2. Но ехать мне в школу не надо, она, что называется «за углом». Вернее за двумя углами: сначала идешь направо до угла по Пискуновой, потом направо до угла по Дзержинской, проходя мимо манящего вкусностями Мытного рынка, и вот уже на противоположной стороне  бывшая  мужская школа, еще раньше,   до революции, – гимназия,  а теперь - наша объединенная школа № 8. То самое прекрасное здание, где теперь Центральный городской выставочный зал.  

        Получилось так, что в моей новой школе «смешанные» классы с 1-го по 7 –ой учились на первом этаже. Тут царила разновозрастная неразбериха. Всех нас это очень волновало и даже немножко страшило.          Старшеклассникам же 8-ой школы, видимо,  решили дать спокойно доучитья: им были отданы классы второго этажа, на котором  поблизости находилась учительская, лаборатории химии, физики, большой актовый зал и кабинет директора.   Так что мы попадали на этот превилегированный этаж только по очень серьезным поводам. Вообще во всех школах тогда еще бытовала строгая школьная дисциплина, нельзя было на переменах бегать и кричать, девочки не красились и не могли щеголять в мини и капроновых чулках. Нужно сказать, что в женских школах всегда существовала форменная одежда: темное платье (в зависимости от школы – коричневое, синее или даже черное. У меня в связи с переездами часто возникали проблемы с цветом платья), белые воротнички и манжеты, черный фартук на лямочках в будни и белый в праздничные дни. Так это и осталось после реформы, а для мальчиков как раз в это время вводилась новая школьная форма: серые брюки и серая рубашка типа гимнастерки с широким ремнем и большой «золотой» пряжкой или китель с «золотыми» пуговицами.   

         Помню, когда я в первый раз поднялась наверх, на этаж старшеклассников, по красивой лестнице, мне почудился отголосок старой дореволюционной гимназии, что была здесь когда-то. Наверху все мальчики, порой уже с пробивающимися усиками, в новой форме, которая их подтягивала и взрослила, в кителях с блестящими пуговицами, выглядели особенно впечатляюще и достойно. Девочки вели себя серьезно. Форменные платья,  скромные прически.

         И всё-таки «этажи» постепенно знакомились между собой. Были младшие и старшие братья и сестры, в школе устраивались совместные субботники, сборы макулатуры. А празднование Нового года, а демонстрации на 1-е мая и 7-е ноября! Но главное – выставки нашего творчества и вечера с концертами художественной самодеятельности. Был даже школьный самодеятельный театр под руководством талантливого учителя русского языка и литературы Николая Николаевича Хрулёва. Мы все с радостью во всем этом участвовали.

    Я с самого раннего дества писала стихи, рисовала, кроме того -  с 7 –ми лет была отдана в музыкальную школу по классу скрипки, так что у меня было много возможностей участвовать в школьных «мероприятиях».

                                                           -------------------------------

     Помню, однажды меня записали в участники школьного концерта читать свои стихи.  Я подобрала что-то, уже не помню что, и зная, что я читаю где-то в конце, пришла с некоторым опозданием.  Тихонько села у двери, потому что вошла во время чужого выступления. На сцене стоял мальчик лет 15.  Он был очень красив: большие, выразительные серые глаза, пышные волнистые темные волосы. Одетый в очень идущую ему ту самую новую форму, в кителе с рядом блестящих золоченых пуговиц, он поразил меня  каким-то ХIХ -  вековым дворянским обликом. Стихи, которые он читал, я наполовину не поняла. Первые слова, которые долетели до меня:

- « ...лежал сраженный Хоставрул».

         О ком это? А дальше что-то про Евпатия Коловрата,  про Мамая. Что-что? Эти страницы истории я никак не могла выудить из памяти. А мы это проходили? И если проходили, то когда? А мальчик читал серьезно и очень вдохновенно. У него была несколько торопливая и сбивчивая дикция, кстати,  оставшаяся на всю жизнь, очень для него характерная. «Кто это?» - спросила я тогда,  и  мне ответили, удивившись, что я не знаю, – «Да это наш поэт Юрка Адрианов». Когда после номеров  всяких танцев и песен дошла очередь до меня и я вышла читать свои стихи,  я заметила, что юный поэт сидит среди зрителей прямо напротив меня, стоящей на сцене. Это очень смутило меня, у него был такой серьезный и внимательный взгляд!

         Вечером дома я, конечно, с папой и с книгами изучила всё про Евпатия Коловрата,  всю эту рязанскую старину. И этот мальчик, захотевший  написать стихи о таком далеком прошлом,  вызвал у меня не только удивление, но и восхищенное уважение. Но ничего похожего на влюбленность или желание познакомиться. Дело в том, что я была очень занятой девочкой: всегда много читала, честно занималась школьными предметами, училась на пятерки, да еще музыка...

         А что касается мальчиков... Тут я тоже была очень «занята», у меня образовался, по стереотипу того времени, «свой мальчик», неразлучный друг, к тому же тоже очень красивый, особой,  восточной красотой. Он заходил за мной в школу, он носил мой портфель, а на гулянья, даже с ним, у меня просто не хватало времени. Да еще вот, моя мама, балерина, настояла, чтобы я записалась в секцию плаванья, для лучшей осанки, чтобы не сутулилась. Вот я и отправлялась систематически далеко, к площади Горького, в бассейн общества «Труд». Очень загруженная примерная девочка... Так что  после моей встречи с молодым поэтом в моей жизни всё осталось по-прежнему.

         Кроме, пожалуй, одного: изредка встречая меня в школе или на улице,  он вежливо говорил мне: «Здравствуйте». Что на «Вы»  - это было не странно (в те годы, теперь в это трудно поверить, уже с 4 класса, в конце которого мы впервые сдавали экзамены для перехода в следующую ступень, учителя, которые теперь были разные  по каждому предмету и еще прибавлялся иностранный язык, начинали называть нас на «Вы» и по  фамилии:  «Вы,  Петров, Вы, Иванова»...), а странно было, что здоровался почему-то, хотя мы были не знакомы. Ну что ж, сначала удивилась, а потом привыкла, вежливо здоровалась в ответ и продолжала свой путь.

                                              -------------------------------------

          Однажды нам объявили, что в зале школы будет устроена выставка творчества учащихся. Кто понес в жюри  свои выпиливания лобзиком, выжигания по дереву, кто лепку из глины или пластилина, была вышивка, вязанье спицами и крючком, разные модели. Я помню в этот день была на тренировке в бассейне и едва успела принести в школу свои рисунки и одну живописную работу маслом. Работы просматривали прямо в зале.

- Вон видишь, - сказала мне директриса, возглавлявшая жюри. - На той стене как раз развешивают экспонаты. Отнеси туда свой натюрморт, пусть помогут. Я взглянула: у дальней стены молодой человек в темном костюме стоял на лестнице ко мне спиной и прилаживал что-то. Я подошла. Это был небольшой пейзаж, тоже маслом, – опушка леса, палатка, солнечный день. Повесив, человек, не спускаясь с лестницы, отстранился, прищурился и спросил меня, обернувшись:

- Не криво?

         Это был Юра Адрианов. В строгом костюме, белой рубашке с мужским галстуком. И в этом он был очень красив своей благородной красотой. Он обрадовался, узнав меня.  Тут уж пришлось как следует познакомиться и разговориться. Знакомство получилось самое теплое. Мы вместе помогали до вечера устраивать эту выставку, расклеивали этикетки под работами, а потом вместе вышли из школы.

         Оказалось, что пейзаж, который он вешал – его работа, что он уже не первый год занимается в художественной школе. Он много рассказывал об учителях этой школы. Советовал и мне туда пойти. Но где уж мне при моих многочисленных занятиях было успеть и туда! Обычно я, с детства любя рисовать, получала знания о рисунке и живописи у художников тех театров, где работали мои родители, и у их детей, приглашавших меня с собой на этюды. А в Горьком, в нашем доме прямо за стеной жил оперный художник Василий Баженов, работу которого я часто наблюдала и который тоже давал мне много профессиональных советов. Кто бы мог знать, что всё это мне пригодится в дальнейшем напрямую, когда в далекой Америке я стану сначала ученицей известного иконописца Дмитрия                                               Школьника, а потом и самостоятельно начну работать как иконописец! Насколько мне известно, Юра на всю жизнь сохранил любовь к рисунку и живописи. 

         А потом мы стали встречаться с Юрой на репетициях школьных драматических спектаклей.  Школьный театр имел многолетнюю историю. Руководитель этих, высокопрофессиональных постановок Николай Николаевич Хрулев был учителем русского языка и литературы, очень эрудированным и актерски талантливым человеком. Ставилась классика. Я застала три спектакля: «Свадьба» по рассказам Чехова, «Хижина дяди Тома» по роману Гарриет Бичер-Стоу и «Продолжение легенды» Анатолия Кузнецова – это уже о героическом труде строителей Иркутской ГЭС. Костюмы и декорации мы делали сами. Так что и тут у нас с Юрой нашлось общее дело. И темы для бесед. 

          Странный он был мальчик. Странный и для меня очень интересный. Как-то с самого начала у нас не получалось вести ничего не значащие, «ненастоящие»,  беседы. Мы могли и пошутить, и посмеяться, но с самого начала чувствовалось, что мы оба важны друг другу как собеседники. Я  была интересна ему тем, что переезжая  или отправляясь  на гастроли со своими родителями, уже повидала почти всю страну,  много ему об этом рассказывала. Он  расспрашивал меня о театре, об  опере, вообще о музыке. А он открывал мне Нижегородский край, целые пласты его истории.

         Он радовал и поражал меня своей необыкновенной серьезностью и глубиной восприятия мира.

         Собственно, это было и не очень странно: при всей присущей детству и юности веселости мы все росли поколением с особым подспудным ощущением серьезного и даже трагического в жизни. Понимаете о чем я говорю? После окончания войны  не прошло еще и 10 лет. В каждой семье были погибшие на фронте. Когда я пришла в 1 класс школы в Новосибирске в сопровождении моего отца, по счастью вернувшегося с войны, семилетняя девочка, моя соседка по  парте, спросила:

- Это твой родной отец?

         Оказалось, что после войны в живых остались отцы только у трех девочек из нашего класса.

*Фото А. Тобольской, С. Кузнецова и из интернета.

(Продолжение следует).