Инна Богачинская (Нью-Йорк).

ЭТО БЫЛО. БЫЛО В НЬЮ-ЙОРКЕ...

(Полумистические заметки о 2-пространственном состоянии души,

перерезанной 11-м сентября).

          Холодильник почти перестал дышать в своём ледяном сиротстве.  Чемодан со вскрытой артерией прочно приземлился на полу.  Рядом – кульки, так старательно и рационально уложенные подругой детства Галей Кружковой, всю ночь перед моим отъездом из Одессы, осуществлявшей эту неподъёмную миссию.

           Я отчётливо осознаю, что всё нужно разложить (Галя ведь, к сожалению, уже по ту сторону...).  И неплохо бы заполнить холодильник чем-то, кроме шоколада, хлеба и селёдки.  Тем не менее, подхожу к своему верному электронному сообщнику, хранителю и распространителю рукописных тайн, и вижу, как на его удивлённом лице появляется убегающая строка: «Это было. Было в Одессе...».  Стоп. Подобное уже произносил когда-то довольно именитый гость города.  А, может, всё-таки: «Это было. Было в Нью-Йорке...»

          И в очередной раз, запутавшись в пространственно-временных заворотах, я начинаю осознавать, что чьи-то злосчастные руки уронили Время. И оно разбилось.  Поэтому уже больше не течёт, а будто на пограничную проволоку, постоянно натыкается на 11 сентября.

Когда-то аналогичное произошло с 22-м июня. Первый месяц лета. Сейчас – половина от двадцати двух. Первый месяц осени.

             Говорят, что в нью-йоркском аэропорту полицейский остановил женщину с потерянным взглядом и спросил, куда она едет. Женщина так же потерянно ответила: «В 10-е сентября...»

          Сейчас, правда, многое говорят.  И, надеюсь, многое увидели. Заново. Переосмысленно. В лучах крушения. Подъёма. Хрупкости. Непредсказуемости. Опасности. Надежды. Сострадания. Любви.

            ...Я стою на Бродвее, в устье одной из улочек нижнего Манхэттена. В отличие от большинства районов Нью-Йорка, где улицы определяются нумерацией, здесь они заявляют о себе названиями.  Узенькие, европейского покроя, они вливаются в полноводное течение Бродвея, создавая уникальную ауру, присущую только этому району. Wall Street, Rector, John, Maiden Lane, Park Row…

            Сейчас Бродвей зомбирован. Контужен. Часть его, как во время хирургической операции, ограждена и перекрыта.  Но он по-прежнему - в движении.  Пожалуй         , даже в большей степени. Автобусы Красного Креста. Бригады добровольцев. Полиция. Военные. Пожарные. Телевизионщики. Репортёры. Журналисты. Туристы. И, конечно, служащие уцелевших фирм.

            Пахнет гарью, перемешанной набором отравляющих компонентов. Пахнет болью и необратимостью. Многие – в масках.  В первом случае они хоть как-то обеспечивают некоторую защищённость. Во втором – они бессильны. Равно, как и хрестоматийные заявления о том, что «всё проходит», и неопровержимые доводы о целительных свойствах Времени. Кстати, о последнем.

              Всего несколько дней отделяют меня от других мостовых, переулков, пляжей, базаров.  Как рьяно, но безуспешно я пыталась задержать Время, пока оно 5 недель разносило меня по глазам, этажам и сердцам черноморской Жемчужины. Пока определяло географию моих организованных и стихийных явлений публике.

           Литературный музей. Дом Рериха. Дом учёных. Филармония. Музей жертв репрессий. Село Маяки. Дворец студентов. Медицинский университет...

            Лица, вписавшиеся в душу. Души, слившиеся с моей. Будто в сюрреалистическом фильме, двери распахнулись в иную быль. Неуправляемо, как разбушевавшиеся кусты сирени, то и дело вспыхивали очаги ушедших реалий.

            ...Вот грациозно, словно чайка, приземлившаяся на парту записка: «Инна, я тебя люблю. А ты меня любишь???»  И ставший сакраментальным ответ: «Больше всех мальчиков я люблю море». (О, сколько раз впоследствии и таранил, и исцелял этот вопрос!).

           А вот так искусно зашифрованные шпаргалки, что перед ними пасуют и ЦРУ, и КГБ, вместе взятые. А как не вспомнить не столько весёлые, сколько находчивые штурмы экзаменационных сессий! Ведь обычно живут студенты весело от сессии до сессии...  Во всяком случае, это распространялось в пору той запредельной бытности.

             А вот (цитируя собственные стихотворные строки) – «Дом-милость. Дом-брат на Соборной», где по-прежнему царствует Женщина с королевским именем Маргарита – мой спасательный круг длиною в жизнь.

            Галерея имён. Всех не перечислить. В пространстве моей души у каждого – свой островок.

            Это вибрирующие со мной на единой волне телеведущие, с которыми мы не раз на одном импровизационном дыхании сотворяли на экране исповедально-неисповедимые программы.

            Это чуть-чуть повзрослевшая за прошедшие десятилетия девочка Наташа, регулярно снабжавшая меня пищевым «топливом». И, кстати, не она одна. Спасибо всем!

             Это и тот, кем обожглась. И тот, кто не простил.

            Это и лица-предания. Лица-остановившиеся мгновения. Лица-сцены из неправдоподобного далека. Это и нежданно обретённые лица-планеты, метеорно вошедшие в мою галактическую систему и в одночасье предложившие весь свой арсенал: руки, плечи, кров. Именно ими, кстати, и полнится одесская земля. Вопреки популярным перепевам некоторых переселенцев за горизонт об отсутствии оных.

            Как неугомонный ребёнок, каждую минуту призывает к себе телефон. Кардиограмма сердечных стыковок исчисляется километрами. Роскошествует нива душевных совпадений.

           Но каждый раз аналогичный сценарий представляется последним. В любом отъезде – зерно обречённости. Мотив таинственности и непредсказуемости. Расставания - в самом деле - маленькая смерть. Случится ли снова: особенно в такую вирусно-пороховую пору?..

           Но в этот раз я увожу ещё одну Одессу – «Одессу глазами дочки», побывавшей в ней впервые после 22-летнего отсутствия и, подобно мне, почувствовавшей свою неотделимость от неё.

            В аэропортовском калейдоскопе голов прощальный взгляд выхватывает возвышающуюся над всеми фигуру персонажа из моей романтической картотеки, значащегося в файле «мотоциклетный роман».  И ещё – два близких и надёжных крыла под названием «Лариса и Наташа».

          Недаром я так хотела задержать время! Но тогда я ещё не знала, что оно разбилось...

         ...22 июня настигло мою маму в момент подготовки к последнему госэкзамену в    Одесском медицинском институте.  Практику её выпуск проходил уже на фронте.

             11 сентября обрушилось на меня в пространстве, где когда-то разбросались, закружились, подобрались, подтянулись и, наконец, выпечалились, выпеклись и выпечатались мои первые журналистские побеги пера. Обрушилось за мирной беседой с поэтом и бессменным заместителем редактора печатного органа по имени «Вечерняя Одесса» Людмилой Гипфрих. Эту мирность беседы о каком-то совсем не мирном, но далёком и отстранённом от нас терроризме перерезала тревожная сирена телефонного звонка. Голос журналистки Тины Арсеньевой сообщил Люде Гипфрих об ужасающем теракте в Нью-Йорке. Казалось, что голос её звучал на весь кабинет. Да какое там кабинет! Он звучал на весь мир.

            В Америке говорят: “Bad news have wings”(«Плохие новости имеют крылья»).  Ах, зачем же ты, Тина, принесла такую весть?

           Значит, это всё-таки было. Было в Одессе. Но сейчас осталось за волнорезом (или душесрезом), за пределы которого нельзя  заплывать.

            Внезапно меня пронзило ощущение того, что некоронованная столица мира, в которой я обитаю уже более 22 лет, стала несъёмной частью моего внутреннего пространства. И сейчас, когда ранили этого необъёмного, разночтимого, капризного, прекраснодушного, гордого ребёнка со звучным именем «Нью-Йорк», я почувствовала своё родство с ним и обязанность в данный момент быть рядом. Хотя, возможно, разумнее было бы «пересидеть» вулканообразную ситуацию в более безопасном углу, особенно, когда есть те, кто его всегда готов предоставить. Но люди – создания странные и непредсказуемые.

            В частности, американцы. Не перестаёшь поражаться их беспечности и доверчивости, неистребимому оптимизму, какой-то непостижимой непробиваемости, шапкозабрасываемости.  И одновременно неспособности выносить малейшие неудобства и перегрузки.

            С одной стороны, в результате сентябрьской трагедии хлынул поток желающих уехать из Нью-Йорка.  С другой – они, как ни в чём не бывало, продолжают раунды своих рутинных занятий.  А с третьей – пополняют ряды пожарных, полицейских, доноров.  Записываются в добровольческие группы поддержки.  Делают значительные финансовые вклады для жертв теракта. Проходят обучение для службы в действующей армии. На боевом самолёте в Афганистане делают мелом надпись: «За Нью-Йорк». На домах развешивают плакаты: «Падают здания, но не американцы».

             Расцветка американского флага разве что не использована ещё в качестве губной помады.  Лак для ногтей уже в полном ходу.

            То там, то здесь натыкаешься на стихийные мемориалы, возникшие прямо у стен зданий, увешанных фотографиями пропавших без вести, трогательными записками, обращёнными к ним, и просьбами сообщить информацию о них.  Своеобразные островки надежды. А вдруг...

             И – букеты, букеты, букеты... Вот пересохшая (от жажды или от ожидания?) группа непонятной этиологии. Один  цветок отделился, прислонившись к стенке, как сердечник, пытающийся взять дыхание. А рядом – пылающие свежестью припухлости роз, гвоздик, гладиолусов. С ними соседствуют другие представители различных цветочных династий.

             “United we stand”- сейчас эту надпись можно увидеть повсюду: от значков и табличек до гигантских плакатов и полотен. Из многочисленных версий перевода наибольшая смысловая адекватность просматривается мне в варианте: «В единстве мы выстоим».  Дай-то Бог...

             Тогда, в день, перечеркнувший знаменитую «американскую мечту», были  проявлены чудеса героизма.  И вообще чудеса...

            Разве не назовёшь чудом, например, историю о том, как 6 белых пожарных пытались спасти одну чернокожую 60-летнюю женщину?  Пробежав вместе с ними 60 этажей, она остановилась и заверила пожарных, что оставшиеся 4-5 этажей она не осилит. Женщина обречённо стояла на лестничной площадке, вынужденная принять смертный приговор. И шестеро молодых парней, убедившиеся в том, что эта немолодая женщина в самом деле не в состоянии больше спускаться, приготовились принять приговор вместе с ней.

            Непроницаемая дымовая завеса упала, как занавес, неожиданно завершивший спектакль жизни. Пожарники мысленно попрощались с близкими. Через мгновение раздался грохот развалившегося мира. Лестничный маршрут, который должен был их вывести из горящего и рушащегося ада, тут же превратился в руины. И только единственная лестничная площадка, на которой их задержала женщина, осталась целой и невредимой. О, эта непостижимая технология чуда!

           А позже, когда все участники этой благословенно закончившейся драмы собрались в телевизионной    программе, пожарники назвали чернокожую женщину своим «Ангелом-спасителем», подарив ей свой фирменный жилет с этой надписью. Но разночтимым остаётся вопрос: - Кого в подобной ситуации правомернее назвать «Ангелом-спасителем»?

            А как не вспомнить другие счастливые несовпадения из этой же серии! Тем более, что герои их – наши соотечественники.

            Взять хотя бы случай с мужчиной, буквально оплакивавшем потерю столь ценимой им работы во Всемирном Торговом Центре. Но день его увольнения – 10 сентября – днём позже стал для него праздником жизни.

          А женщина, испытывавшая недомогание, но с трудом  убедившая себя не выйти на работу. В тот роковой вторник...

           А молодой человек, внутреннее напряжение которого вполне могло бы заменить электрическую розетку из-за того, что в очередной раз поезд в метро критически задерживался по техническим причинам. В перспективе – очень нежелательное опоздание на работу. Многозначительные взгляды начальства. Ах, эти спасительные 15 минут! Пусть же процветают всякие канонические непредвиденности и случайности, задерживающие или подгоняющие нас в нужное время! Особенно, когда речь идёт о таких поворотных датах, как 11 сентября.   Спасибо славному нью-йоркскому метрополитену за его хронические неполадки!

               А история с неверным мужем, решившим провести утро 11 сентября в более приятном месте, чем рабочий кабинет в ВТЦ. Всё складывалось как нельзя лучше, если бы он не вздумал засвидетельствовать жене свою присутствие «на работе», позвонив ей якобы из своего офиса. Реакция жены показалась ему явно неадекватной. Мгновенный радостный возглас почему-то сменился ледяным тоном, предложившим ему включить телевизор. Как разрешились семейные аспекты этого сюжета – неизвестно. Но аспект чуда – налицо.

              Однако же были и другие сценарии.

           Как, например, гордость и торжество родителей, дочь которых получила работу в одной из компаний, расположенных в ВТЦ, буквально за несколько дней до фатальной даты...

Вот это постоянное сосуществование взаимоисключающих, но переходящих друг в друга явлений, и составляет одну из главных неразгаданностей жизни. Торжество, оборачивающееся трауром. Крушение, оказывающееся плодоносящим. Петля тупиковости, выводящая на немыслимые орбиты.

                Я пытаюсь рассмотреть под расширяющим сознание микроскопом закономерность и правомерность всех этих завуалированных нечаянностей, нежданностей и парадоксальностей.  Пространство, где осуществляются раунды наших многоступенчатых функций, - насквозь причинно-следственно. А Высшая Мудрость нам неоднократно указывает на то, что источную, первопричинную часть мы-то как раз обычно игнорируем. И в результате наша реакция проецирует следствие, а не спровоцировавший его толчок?

             Бесспорно, что «смотреть в корень» - занятие далеко не всегда привлекательное. А тот, кому даётся его извлечь, и подавно приговорён к анафеме. Ибо вместе с его извлечением обнаруживаются отнюдь не самые обнадёживающие и лицеприятные факты. Ведь Истина – вовсе не тонизирующий напиток. Не дежурный десерт. Не дешёвое шоу. Не единовременно умиротворяющий транквилизатор. Истина могущественна своей наглядностью и необъяснимостью.

              Почему, например, так повелось, что человеку должно испытать трагедию для того, чтобы понять мнимость и подлинность ценностей?

               Почему в опасениях о грядущей войне не высвечивает сознание того, что этот мир постоянно пребывает в состоянии войны? С собой. С самыми близкими. С соседями. С коллегами. С властью. Войны внутриправительственной и межгосударственной.

               Почему нас надо постоянно теребить, чтоб не погрязли в марафонах за эфемерной, вколоченной в нас «обязательной программой»? Доходное место. Разделённое ложе. Неразборчивые контакты. Именитые бирки. Обкрадывающие душу тусовки...

             Теребить, чтоб хоть иногда мы освобождали себя от этих отягощающих непременностей. И поднимали бы свой взор НАД. И заглядывали бы в колодец собственной души. И проникались бы тем, что происходит окрест. И, возможно, тогда перед нашим внутренним объективом предстали бы сцены со страстями, почище стадионных и мыльнооперных. И, может быть, мы смогли бы более стерильно отделить туземное от транзитного. И перестали бы изводить себя баталиями бумажных эскадр и бурей в кастрюле...

           Да, мы поднимали давление себе и другим. Любили. Теряли. Повсеместно перемывали друг другу кости. Запудривали мозги. И перекрывали кислород.

            Отправлялись в несусветные путешествия. Занимали завидные, но ломкие кресла. Пришвартовывались не у самых надёжных берегов.

            Страдали от неразделённостей всех мастей. И от того, что мы далеко не всегда оказывались избранниками избранных нами.

             И от того, что кто-то метнул в нас бритвообразный взгляд. Из-за треснувшей не по швам инвестиции. Из-за вмятины на стопе Мерседеса. Из-за расколовшейся от избытка спиртных страстей рюмки. Из-за ссадины на задней ножке стула...

Но в одночасье все эти «маленькие трагедии» превратились в праздничный воздушный шар, лопнувший от соприкосновения с огнём.

            О, как пронзительно хотелось бы нам вернуть незатейливую лексику будней, непослушность повторяющихся ситуаций, острый аромат нечаянных стыковок, знакомую горчинку дежурного дефицита!..  Ведь, как выяснилось,  «нам всегда чего-то не хватает: Зимою – лета. Осенью – весны».

            Но сейчас, похоже, что из всех предлагаемых туристическими агентствами маршрутов, самый желаемый – Страна Засентябрье...

            ... А пока – я склоняю голову над факелами умолкнувших голов и свечами погашенных судеб. Пламя, так и не отступившее ни перед каким натиском, автоматически утвердилось в сане «Вечного огня». Я стою на тризне обугленной Надежды. У нерукотворной Братской могилы.

              Колючим кольцом не ведомых ранее реалий обступило новое летоисчисление.

            Внезапно внутренности заполонило тошнотворное ощущение зияющей дыры. Какой-то незаполняемой опустошённости, прикрытой осколочно-дымовой завесой. Как будто из глубин моего существа было вырвано нечто от него неотделимое.  Выходит, что известные во всём мире «близнецы», размещались вовсе не в нижнем Манхэттене, а под сводами моей души.

             В унисон с мистичностью момента влилась едва уловимая, как галлюцинация, мелодия одесских курантов: «Когда я о счастье пою и о горе, пою о тебе я, Одесса моя!..»

К чему бы это?..