Сергей Кузнецов.

ГРАФ МОНТЕКРИСТО СО СРЕТЕНКИ или МОСКОВСКАЯ ВЕНДЕТТА.

            Этому рассказу 20 лет. Я решил снова опубликовать его, поскольку мы опять сталкиваемся с одним нерешенным вопросом в своей недавней истории: отношению к Сталину и к его методу правления. На прошлой неделе большинство СМИ опять дискутировало на эту тему. На 5 канале ТВ ведущая - дама средних лет уверенно кляла Хрущева за 20-й съезд и восхваляла «отца народов». В нашей стране, в которой было столетиями крепостное право, 300 лет татаро-монгольского ига, 70 лет правление большевиков, 20 лет скрытой оккупации России, необходимо разобраться со Сталиным.

             Иначе его ссохшийся труп все время будет высовываться из-за Кремлевской стены и злобно хихикать.

                Без сомнения, когда я вижу, что с моей страной безнаказанно делают Сердюков и Ливанов, Чубайс и Венедиктов, мне хочется призвать Сталина, чтобы он их наказал. Я понимаю ветеранов ВОВ, Героев России, наших воинов-интернационалистов, когда они на праздник поднимают бокал «За Сталина, за Родину».

            Когда современные бандеровцы топчут сапогами нашу Украину,  хочется спеть знаменитую песню из фильма «Трактористы»: «Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин, и первый маршал в бой нас поведет…» Но, давайте отделять одно от другого.

        Ни в одной стране мира не уничтожалось собственным руководством в таком количестве коренное население, как в СССР при Сталине. Гитлер немцев не казнил (только коммунистов и евреев)!

          Тот же Сталин так бережно отнесся к фашистам, уничтожившим 28 миллионов жителей СССР. По Нюренбергскому трибуналу казнено было только 11 человек, и 7 человек получили разные сроки заключения. Это были самые главные идеологи и практики фашизма. Простых солдат и офицеров или отпускали, или заставляли работать на восстановлении разрушенных городов, а потом отпускали.

           В то же время, по всей европейской части СССР убивали и ссылали на длительные сроки своих, русских людей, переживших по вине самого Сталина оккупацию.

                Давайте учиться жить без Сталина. Давайте научимся сберегать свое население.

          Давайте научимся не воровать, не предавать Родину, любить свою страну, честно работать. И тогда нам не понадобится мрачноватая тень прошлого.

            Но нельзя забывать одно: любое преступление должно быть наказано! Об этом мой рассказ.

С. Кузнецов.

                                                                                       *                  *                   *

        Я тогда еще работал в московском НИИ. И послали как-то меня в командировку в Ленинград.

         Великий город Петра, вторая столица! Сколько событий в русской истории связано с этим городом!

Я ехал с радостью. Ленинград - это вам не захудалый поселок, где все достопримечательности - сельпо да полуразвалившийся клуб.

            Ленинград - это Ленинград!

          В 23.05 отходил мой поезд. Стоял январь месяц. Студенческие каникулы. И с билетами, впрочем, как и в другое время, было туго. Даже плацкарт был занят. Вежливая дамочка - билетерша предложила мне СВ. Вообще-то, наше начальство с неохотой оплачивает СВ, но - делать было нечего, и я согласился.

- Хоть поеду, как иностранец, в двухместке, - подумал я.

         В СВ я прежде никогда не ездил. Ездил в купе, ездил в плацкарте, как-то даже раз пришлось спать на третьей, багажной полке. А вот в СВ - это шик!

           Сразу же бросилась в глаза чистота. Ковровые дорожки в коридорах, чистенькие шторки на окнах, играет легкая музыка.

          Зашел я в свое купе и обомлел: постели уже застелены, рядом - раковина, на столике - чистые стаканчики, салфетки и даже брошюрка "Добро пожаловать в Ленинград!"

           Я разложил свои вещи, сел на кровать и начал читать газету.

- Интересно, кто будет ехать со мной в купе вторым? - подумал я. -  Хорошо бы, если бы это была молодая, красивая девушка из Ленинграда, которая ехала к себе домой, погостив у родственников в Москве. Я бы с ней, конечно же, познакомился, попросил показать свой город. А может быть завалится какой-нибудь парень - москвич, который, наоборот, едет к родственникам, в Питер. И это тоже хорошо - мы вместе с ним выпьем, закусим, поболтаем. Спать все равно не хочется. Не дай Бог, если придет мамаша с ребенком или старик - пенсионер. Ребенок буде всю ночь плакать, а старик — у себя под одеялом тайком чавкать жареной курицей, а потом храпеть на весь вагон. Но второй вариант, скорее всего, должен был отпасть - откуда у старика или женщины с ребенком деньга на СВ?

            А может быть со мной поедет настоящий иностранец? Угостит импортными сигаретами, может даже коньячком или виски! Мне никогда в жизни не приходилось общаться с иностранцами. Правда, когда я учился в школе, в моем классе была одна болгарка. Ее родители здесь работали. Но это не в счет. Болгарка была совсем, как наши девчонки, и ни одеждой, ни поведением от них не отличалась.

            Вот помню, как первый раз молодые москвичи увидели кучу иностранцев на Олимпиаду-80. Они ходили, как и мы на стадионы. Правда, отличались от нас радикально. Мы были забитыми и затюканными у себя в стране, а они вели себя так свободно, словно каждый месяц ездили в Москву.

           Как сейчас помню - вагон метро, немногочисленные москвичи тихо и смирно сидят, уткнувшись в свои "правды" и "гудки". Диктор объявляет названия остановок по-русски и по-английски.

          Вдруг на "Площади Свердлова" вваливается толпа иностранцев, веселых, беззаботных. Они шумно о чем-то переговариваются, тычут пальцами в схему метро. Некоторые уже сели на лавки, положив ногу на ногу. А один уселся прямо на пол вагона. Бедные москвичи ехали - не живые, не мертвые. Мужчины так сжали в своих огрубевших руках "правды" и "гудки", что казалось, газеты вот-вот разорвутся. Старухи перестали шушукаться и сидели, открыв рот от изумления. Даже одинокий пьянчужка перестал икать и встал по стойке "смирно"...

- Я вам не помешаю, молодой человек? -  это мои воспоминания прервала старушка, худенькая, небольшого расточка. - Это купе номер четыре?

- Да, да, бабушка, проходите, - галантно раскланялся я и стал помогать ей затаскивать в купе вещи.

- Зовите меня, молодой человек, Елизаветой Петровна, — сказала она.

             Я тоже представился. Я оказался плохим пророком. Все мои догадки на счет предполагаемого попутчика были неверными. Теперь придется лечь спать. Водку пить одному некультурно.

              Меж тем посадка закончилась. Поезд тронулся. Вскоре пришла проводница, проверила билеты.

- Чай пить будите? — спросила она. Мы закивали.

- Странно. Обычно на ночных рейсах чай не разносят, - сказал я.

- Вот и видно, что вы, молодой человек, в СВ едите впервые. Здесь разносят. А утром будет кофе, - отозвалась старушка.

- Вы, видимо, можете себе дозволить такую роскошь. А откуда у рядового инженера деньги на СВ? - парировал я.

- Я уже старая, езжу очень редко. В Петербурге у меня живет сестра. Я ее навещаю раз в год. Для меня это праздник, - сказала старушка. - Вот и каплю деньги на СВ.

           Проводница принесла чай. За окном мелькали дома, заводы. Вот мы проехали мост через канал имени Москвы. Уже - Химки.

- А знаете, молодой человек, сколько человек погибло на строительстве  этого канала? - спросила меня попутчица.

            Уже началась Перестройка, газеты и журналы начали сначала робко, а затем все сильнее и сильнее критиковать наше прошлое, открывая страницу за страницей страшные года сталинского террора.

             Старушка вздохнула: "Раньше об этом молчали. А сколько на Руси покалеченных судеб, сколько убитых!"

              Я пристально посмотрел на нее. Когда она коснулась этой темы, глаза ее загорелись каким-то суровым, упрямым огнем.

- Нет прощения сталинским палачам! - продолжала старушка. - А сколько их было, этих подонков! Они и сейчас среди нас доживают свой век, бывшие стукачи, вертухаи, следователи. Они ни в чем не раскаиваются! И почти никто не отомщен. Помните, молодой человек, вы ведь, наверное, в школе учили строчки о погибших на войне: "Никто не забыт, ничто не забыто!" Верные строчки. Но они касаются только фашистов. А ведь фашисты убивали чужой народ. А эти палачи измывались над собственным народом!

             Я в то время был в центре событий. Ходил с друзьями на демократические митинги, читал "Огонек" и "Московские новости". Мне были близки слова старушки.

- Я полностью разделяю Ваше мнение! — сказал я. — Я недавно был на митинге у Моссовета в поддержку Ельцина. Потрясающий митинг! Впервые так открыто, так смело наш забитый народ вышел на площадь, повернулся к зданию Моссовета и хором прокричал: "Позор! Позор!"

- Да, да, Сережа. Я тоже там была. А вы заметили, как испугались милиционеры! Как они бегали, переговаривались по рации!

- Конечно! Еще бы! Я еще заметил в затемненных окнах Моссовета застывшие фигуры, которые испуганно припали к окнам.

- И все митингующие кричали хором: "Браков - для завода, Ельцин - для народа!", - прервала меня старушка.

             Она все более и более оживлялась. Куда-то пропала ее старушечья сгорбленность, и груз прожитых лет уже не давил на нее. Глаза сияли торжественно и смело.

- Потрясающая картина! Я ждала этих дней всю свою жизнь. Теперь и помирать не так паскудно! - произнесла она и стала шарить в карманах своего пальто, висевшего рядом, в шкафу. - Вы не возражаете, Сережа, если
я закурю?

- Нет, нет, конечно, угощайтесь! У меня "Ява" «явская». Вчера два часа простоял в очереди за сигаретами.

- Нет, я эти не курю. Слишком легкие.

             Она  достала   новую   пачку   "Беломора",    вскрыла   ее. Извлекла оттуда папиросу. Умелым движением согнула фильтр. Я с удивлением посмотрел на нее.

- Не удивляйтесь, Сережа. На зоне любимое дело — покурить папиросы. После освобождения хотела бросить, да вот никак не получается. Теперь и здоровье шалит, да врачи не рекомендуют бросать. Говорят, может быть еще хуже. Организм уже привык.

            Крепкий, терпкий запах "Беломора" пополз по купе. Я молчал. Я, видевший в этой своей жизни много обид и гадости от окружающих, теперь понимал, как несоизмеримы эти обиды и гадости с бедами, постигшими тех людей, чья жизнь была искалечена ГУЛАГОМ.

- Сережа, а ведь у Вас наверняка есть водка! — сказала старушка. — Все вы, командировочные в дорогу берете бутылек. Я не права?

- Есть!

- Тогда давайте, выпьем! У меня есть великолепная закуска. Будем пировать. И я вам расскажу про свою жизнь.

             Я достал бутылку "Столичной", хотел сполоснуть в раковине стаканчики от чая, но не тут-то было - вода отсутствовала.

- Сережа! Это только когда иностранцы едут, тогда воду пускают. А мы с вами - не баре, и в туалете помыть можем, — сказала мне Елизавета Петровна.

           Я поплелся в конец вагона мыть стаканы. Когда я пришел, стол уже был накрыт. Старушка, действительно, ездила с шиком! На столе была баночная ветчина, курица, шпроты и редиска. Заметив мое удивление, старушка сказала: "Ну, ветчину и шпроты мне дали по заказу, как жертве ГУЛАГА", а редиску я на рынке купила. Не каждый день в Питер к сестре езжу!"

               Я налил водку в стаканы.

- Выпьем, молодой человек за то, чтобы вам, вашему поколению никогда не пришлось пережить то, что выпало на нашу долю.

              Молча, не чокаясь, выпили. Старушка достала еще одну папиросу.

- Мать моя из обедневшей дворянской семьи вышла замуж за известного большевика ленинской гвардии. Молодой парень, не видевший в своей жизни ничего кроме унижений и тычков от родителей и соседей, с головой ушел в революцию. В двадцать втором году родилась я, а в двадцать третьем моего отца назначили работать в Совнарком на очень большую и ответственную должность. Мы жили тогда на Сретенке. И мама мне рассказывала, что в нашу маленькую квартирку приходили гости: Рыков, Бухарин, Томский, и даже два раза заглядывал Усатый.

            Работал отец дни и ночи. Дел было невпроворот. Но вот умер Ленин. Сталин все более и более возвышался.

            Я помню, как отец приходил ночью, усталый и печальный и рассказывал маме, как на работе все стали вдруг замкнутыми, боялись открыто говорить в курилках. Появились новые начальники. Старых, проверенных бойцов революции подсиживали, строчили на них доносы.

             Начались первые аресты. Что происходило вокруг — описать страшно!

             Но вот в 1934 году, в феврале месяце случилась беда. Ночью нашу родную Сретенку снова осветил фарами черный "воронок". Уже был расстрелян, как враг народа наш сосед по лестничной клетке, старый большевик Кафтанов, уже сослали соседей с верхнего этажа. Почему-то сейчас писатели и журналисты вспоминают только 37 год. Сажали и расстреливали на протяжении всех лет правления этого параноика.

          Все люди прятались в своих квартирах и ждали: кого же увезут следующим? — тут Елизавета Петровна прервала свой рассказ. - Налей-ка еще по маленькой!

- Меня всегда удивляло, почему люди, которых забирали, не сопротивлялись? - спросил я. - Ведь у многих из них были именные пистолеты. Перестреляли бы всю охрану, к чертовой матери и сбежали!

- Не все так просто, молодой человек! Во-первых, многие верили, что их отпустят, что разберутся. А кто не верил, не хотел подставлять своих родных и близких. Так вот, я продолжаю. На этот раз постучали в нашу дверь. Зловещий такой, жуткий был стук. Мы все замерли, надеясь еще, что может быть там, за дверью ошиблись. Но стук повторился. Отец встал, быстро надел брюки и пошел открывать. На пороге стояли НКВДэшники. Начался обыск. Мама тихо плакала на кухне. Я запомнила на всю жизнь этих троих битюгов, которые брали моего отца. Один из них, мордастый молодой парень заставил мать вынуть меня из кровати и начал там шарить. У нас так ничего не нашли. Отца забрали. Много позже я узнала, что на отца написал анонимку сотрудник Совнаркома, его друг Пантелеев, давнишний друг. Отец доверял Пантелееву и, не боясь, высказывался о беспорядках на работе и в стране. Матери удалось скрыть свое дворянское прошлое. Поэтому ее тогда не забрали. Правда, ее вызывал к себе следователь, требовал написать на мужа, но она отказалась, утверждая, что ее муж всегда был преданным ленинцем. Отца приговорили к расстрелу.

            Через неделю в школе было собрание совета отряда, от меня требовали осудить своего отца, и отказаться от него. На это я ответила, что размозжу голову топором любому подонку, кто скажет плохо про моего отца. Меня исключили из пионеров.

          На мать страшно было смотреть. Она осунулась, постарела. Помню, соседи и друзья перестали бывать у нас. Жили мы очень бедно.

          Через пять лет, в тридцать девятом, в нашу дверь постучали второй раз. Увезли мою мать. На этот раз донос написала дочь бывшей горничной, которая служила у родителей моей мамы до революции. Мои бабушка и дедушка, люди передовых взглядов, хоть были и бедными, но помогали в свое время этой горничной и ее дочери Кате. И в голодном, восемнадцатом роду, Катя, уже девушка, часто бывала на Сретенке. Моя мама всегда угощала ее, одаривала одеждой из старых запасов, иногда даже совала деньги. И вот эта Катя, объявившись снова в Москве, зашла к нам на Сретенку и стала требовать от мамы отдать ей фамильное золото и серебро. То есть - шантажировать. Все ценности давно уже были проданы, еще в голодном 18 году. Но Катя и с слышать ничего не хотела. В конце она пообещала, что сдаст маму в НКВД. И вот мать, как дворянку и жену врага народа осудили и дали 20 лет лагерей! Больше я ее никогда не видела.

            Мне стукнуло в тот страшный год семнадцать лет. В школе со мной перестали здороваться. Училась я всегда на отлично. Но учителя стали специально занижать оценки и говорили, что об институте мне нечего и мечтать.

               И вот тогда я решила покончить с собой. Родных у меня в Москве никого не осталось, а дальние родственники и разговаривать не хотели. Только в Ленинграде жила тетя Нина (сестра отца) с дочерью Аней. Это к Ане я сейчас еду в гости. Кстати, тетю Нину забрали в сорок восьмом, как сестру врага народа. И после реабилитации она прожила немного.

           Так вот, хотела я уже покончить с собой. Шла мимо бассейна "Москва". Там, где стоял храм Христа Спасителя. Я видела этот храм еще до того, как по приказу Сталина его снесли. Я видела, как его сносили, как падали в небытие стены и купола, как исчезали в мареве взрывов знакомые очертания.

           И вот в тот страшный миг, когда я готова была покончить счеты с этой жизнью, случилось чудо. Над ровной гладью бассейна я увидела в дымке точный силуэт Храма, все, до единой мельчайшей подробности архитектуры.

              Это было чудо, которое не поддается описанию. Храм будто бы парил над бассейном. И вместе с тем он не имел материального облика — он был весь  словно из тумана. И тогда я поняла, что передо мной встала астральное тело разрушенного Храма. Я стояла, завороженная, около получаса. Мимо шля люди, они торопились по своим делам, и никто не замечал этой сверхъестественной картины.

                                                                *                        *                   *                

              Стояла глубокая ночь. Поезд упорно рассекал просторы европейской части России. Кругом, куда не бросишь взгляд, были видны только заснеженные поля, которые изредка прерывались, и тогда в окнах мелькали захудалые деревеньки и поселки. Ночь стояла над Россией.

            Елизавета Петровна продолжала: "Я была уверена в тот миг, что астральное тело Храма олицетворяло собой духовность всего народа, живущего в Советском Союзе. Этот Храм, уничтоженный руками антихриста, восстал из пепла непобежденный и призывал нас, людей, не сдаваться, не падать духом.

         Этот храм был соборной душой народа. Его материальное воплощение было уничтожено, но дух Храма жил!

        И тогда я прозрела. И решила назло дьявольским стихиям, которые распространили свое влияние на одной шестой части света, жить и бороться.

       В сороковом году мне удалось каким-то чудом поступить в Ленинский педагогический институт.

         А потом наступила война. Нас, студентов, посылали на рытье окопов под Москвой. А когда немцы подошли вплотную к столице и каждый день обстреливали город, я со своими подругами тушила зажигалки на крышах домов.

         Как я выжила в то тяжелое время — только Богу известно. Приходила домой, на Сретенку, в стылую квартиру, валилась без ног, и только во время сна ко мне приходили мои родители. Они разговаривали со мной и поддерживали меня. Просыпалась я вся в слезах и снова шла на защиту родного города.

          Наконец пришло время всеобщего ликования - май 1945 года. Окончилась война! За миллионами смертей, которые принесла война, люди, вроде бы позабыли о той кровавой бойне, которую организовал Сталин до войны. Зверства фашистов на миг затмили память о прошедшем. Но только на миг.

          Меня арестовали в апреле 1948 года, как дочь врагов народа. Мне дали десять лет лагерей. Что я пережила за эти годы, рассказывать не буду. Работала на лесоповале. Представляете себе, Сережа, хрупкую интеллигентку на лесоповале? Я не погибла там только благодаря природному крепкому здоровью и силе воли. В самые трудные, невыносимые минуты ко мне приходил образ Храма и я держалась.

             Наконец Усатый издох.

           Потом пришел Никитка. Меня освободили из лагеря. Затем была реабилитация. Я и мои родители оказались ни в чем не виноваты!

            Из всей моей семьи только я осталась в живых.

         Вышла я на свободу совершенно опустошенная. Я замечала, что о зверствах Сталина было не принято говорить. Время шло, но никого не судили. Палачи и выжившие жертвы ходили рядом по одним улицам. И в новое, хрущевское время палачи преуспевали! Они занимали лучшие посты, имели правительственные награды.

          У меня все еще теплилась надежда, что Хрущев начнет процесс над мерзавцами. Но мои мечты оказались тщетными. В 1964 году Никиту убрали. Наступило брежневское, как сейчас говорят, застойное время.

           Мне было уже за сорок. Семьи не было. Я так и не смогла ни с кем связать свою жизнь. Детей у меня тоже не было.

         Я, потерявшая своих родителей, отбывшая срок на зоне, женщина с исковерканной, искромсанной судьбой, вдруг поняла, что необходимо действовать самой. Если коммунистический режим в моей жуткой стране не наказывает палачей, то нужно самой отыскать мерзавцев и уничтожить их. Так как я не имела семьи, свободного времени у меня было достаточно. И я начала собирать единомышленников, людей, судьбы которых были сломаны сталинским террором. У нас образовалась группа мстителей из пяти человек. Помимо меня были еще две женщины и двое мужчин. Меня, как самую активную, выбрали командиром. Собирались у меня, на Сретенке, по четвергам.

          Однажды решили: начать действовать. До этого мы долго дискутировали «имеем ли право вершить божий суд»? И пришли к выводу, что во имя будущего нашей испоганенной страны, имеем!

           Решили первым делом исполнить приговоры по отношению к тем людям, кто был виновен в гибели наших близких. Мы, используя кое-какие связи, навели справки и узнали адреса многих из ныне здравствующих сталинских палачей. Первым судили того толстого детину, что обыскивал наш дом при аресте отца. Постаревший подонок ползал у нас на коленях и молил о пощаде. Он моментально выдал адреса двух других НКВДшников, которые были с ним в момент ареста.

           Затем судили Пантелеева. Он не только остался жив, но и неплохо преуспел. Был тогда пенсионером союзного значения, членом ЦК КПСС, имел прекрасную дачу в Подмосковье и хорошие пайки. Пантелеева мы застали зимой на даче. Он растапливал, камин. Мерзавец, конечно, меня не узнал. Пригласил в дом. Но когда за мной ворвались мои друзья, заподозрил неладное и свистом позвал собаку — огромного дога. Мой соратник по организации метким выстрелом из именного пистолета его отца, которого расстреляли в Ленинграде после подстроенного убийства Кирова, убил зверя. Пантелеев заметался по дому.

-  Вам это так не пройдет! Я - член ЦК КПСС, заслуженный пенсионер! - орал он.

               Пришлось приволочь негодяя в гостиную и привязать к креслу. Я представилась Пантелееву. Он задрожал, стал скулить и просить пощады. Пантелеев признался, что действительно выдал моего отца. Он обещал мне золотые горы, если его пощадят. Я смотрела и наслаждалась унижением этого «почтенного» отца семейства, так преуспевшего в эти страшные годы.

- Вы не имеете право!  - орал он. - Это незаконно!

- В стране беззакония невозможен официальный суд. Суд в этой преступной стране  подвластен вам, преступникам. Поэтому мы пришли к тебе, паршивый пес, чтобы вершить правый суд над тобой! — это были мои последние слова.

- Дачу подожгли со всех сторон. Когда приехали пожарные, то все было кончено. В газете "Правда" появилось сообщение, что погиб член ЦК КПСС, пенсионер союзного значения Пантелеев.

           Далее мы разыскали Катерину — дочку горничной, что служила у родителей моей мамы. Катерина тоже не бедствовала. Имела уже внуков, жила с мужем в небольшом поселке в тридцати километрах от Москвы.

По приговору нашего суда Катерину мы повесили.

        А дальше - больше. Разыскали тех следователей, что вели дела моих родителей. Одного заставили застрелиться, а другого утопили. Милиции и в голову не приходило проводить какую-то параллель между этими убийствами....

Все дела оставались нераскрытыми…

        Старушка прервала свое повествование и снова закурила. Я был ошеломлен ее рассказом. Я был готов услышать все, что угодно, но только не
это. У меня не было слов.                 

- Вот уже как двадцать пять лет мы ведем правый суд над палачами, - продолжила свой рассказ старушка. - Люди, пострадавшие от коммунистического террора, с удовольствием помогают нам в розыске подонков. У нас сейчас огромная картотека не только по Союзу, но и по некоторым соц. странам.

             Наконец я смог вступить в беседу: "Вот Вы, Елизавета Петровна, говорите о своей встрече с душой Храма Христа Спасителя. Трудно поверить, что именно эта встреча толкнула Вас на мщение. Ведь убивая людей из любых, пусть самых гуманных побуждений, вы как бы становитесь на одну планку с теми, кто убивал Ваших родителей. Вы губите тем самым свою бессмертную душу. Неужели Господь воодушевил Вас на убийства людей, пусть и заблудших?"

- Сережа, я долго думала над этими вопросами. Сотни бессонных ночей провела я в раздумьях. Все страны в мире делятся на два лагеря. Нет, не коммунистический и капиталистический, как учили всех нас с детства, а нацивилизованные и нецивилизованные. В цивилизованных странах действует правый суд. Там пойманных преступников судят и наказывают, невзирая на лица. Для суда все равно, кто преступник — простой докер или сенатор. А в варварских странах исстари существовал закон Вендетты. И это логично.
       Если за твоих близких, не в силах заступиться Закон, то ты обязан сам
вершить правосудие и сам мстить. Так было в те годы, когда одинокие первопоселенцы в Америке не имели государства, зато имели суд Линча - скорый и справедливый. Так было в Италии, откуда; собственно говоря, и произошло слово "Вендетта", так было и есть у всех кавказских народов - там существует закон кровавой мести. Если убивают человека, то его родственники обязаны были мстить убийцам и их родственникам.
        Вспомните, наконец, графа Монтекристо, которого оклеветали в смутные времена во Франции. Что ему еще оставалось делать, выйдя их замка Иф? Ходить по одним улицам с преступниками и клеветниками, и не сметь им отомстить?

            Все было разумно продумано. Ты должен защищать свой кров, свой очаг, иначе его разрушат! Закон стаи! Наша страна - СССР является оплотом беззакония. Поэтому кто как не мы, пострадавшие от коммунистического террора люди, сможем отомстить палачам!

- А как же христианские заповеди: не судите, да не судимы будете, не убий и т.д.? - спросил я.

- Если проникнуть в историю христианства, да и самую древнюю религию иудаизм, то будет видно, что человечество испокон века проповедует теорию насилия. Почитай Ветхий Завет, Новый Завет. Сколько миллиардов   невинных   людей   сложило   головы.   И   большинство   убийств осталось безнаказанными. И все это угодно Господу?

           Вспомни Библию. Когда царь Ирод, дабы уничтожить новую Мессию - младенца Иисуса, приказал казнить всех младенцев в Вифлееме. И это было угодно Господу? Ради спасения Миссии необходимо было уничтожение тысяч безвинных младенцев?

            Я пришла к выводу, что на Земле со злом нужно бороться самим, не рассчитывая на помощь свыше. Господь видит все, но не всегда хочет вмешиваться. Он дарует людям право самим защищать себя. И это святое право!

           Кто нас судит сейчас в СССР? Продажные, коммунистические судьи. Что, они получили верительные грамоты от Господа? А почему мы, люди, прошедшие через адовы муки не можем бороться с силами дьявола. Неужели Господь накажет нас за то, что мы ему помогаем?

          Я настолько был ошарашен неожиданным признанием спутницы, что не находил слов. По многим вопросам хотелось с ней поспорить.

- Господь дозволил убиение младенцев ради спасения Мессии, ради того, чтобы тысячи, миллионы людей потом жили человеческой жизнью. А души этих младенцев, пострадавших рук негодяев, вознеслись к Небу.

- Хорошо, а как же быть мне, той, у кого преступники убили мать и отца? Той, кого сослали в ГУЛАГ? Той, кто так и не изведала сладость любви и материнства? Кому это угодно?

             И я не мог ответить этой старой женщине. Уже было четыре часа утра. Пора спать. Я полез на верхнюю полку. Но сон не приходил.

- Да, совсем недавно мы разыскали адреса главных приспешников Сталина, живущих до сих пор в Москве - это члены сталинского Политбюро Моганович и Колотов, - снова послышался голос старушки. - Это - главные палачи. Я до сих пор удивляюсь, как, по какой такой схеме свыше им удалось прожить такую долгую жизнь безнаказанно? Кто их оберегает? Так вот, молодой человек, если вы вдруг прочитаете в газете, что скоропостижно скончался кто-нибудь из них, не верьте, что они подохли от старости. Это наш подпольный обком в действии! Это - московская Вендетта!

             Старушка замолчала и заснула. Я долго ворочался. Тяжелые мысли одолевали меня. Наконец, под утро и я заснул глубоким сном.

             Разбудила меня проводница, принесла кофе.

 - А почему одну чашку? - удивленно спросил я.

- А вы что, по утрам привыкли сразу две чашки кофе пить? - вопросом на вопрос ответила проводница.

- Может быть моя спутница захочет.

           Я наклонился вниз и обомлел. Кровать старушки была аккуратно застелена. На столе ничего не стояло, кроме двух пустых стаканов.

- А где старушка? - спросил я.

- Какая старушка?

- Что ехала со мной из Москвы.

- Парень, ты видимо еще не проснулся. В твоем купе не было второго пассажира. Неужели не помнишь? Я еще вчера вечером при отходе поезда тебе сказала. Вагоны СВ часто остаются полупустыми  - граждане экономят деньги.

           Проводница ушла.

        Я, ошарашенный спустился с полки, выпил свое кофе. Никаких следов таинственной старушки не было. Я обыскал все купе - ничего. Уж не приснился мне весь вчерашний вечер?

          Совсем рассвело. По радио объявили, что поезд подходит к городу - герою Ленинграду.

       Я собрал вещи, оделся. Взгляд мой упал на программку "Добро пожаловать в Ленинград!". Я решил ее взять на память.

       На обратной стороне программки каллиграфическим почерком было Записано: "Сережа! Никогда не оставляйте зло безнаказанным!"

17 января 1996 г.