Александр АФАНАСЬЕВ

ПОРТРЕТ ДОРИАНА ГРЕЯ. ЛИБЕРАЛИЗМ КАК ВЫСШАЯ СТАДИЯ ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОГО ГУМАНИЗМА.

127 лет назад в Европе и Америке наделал много шума роман-аллегория ирландского писателя Оскара Уайльда (1854-1900) «Портрет Дориана Грея». Не лишённый элементов исповедальности и нравственничества роман шокировал английское светское общество, склонное к порочному гедонизму, своими откровениями, граничащими с цинизмом. В этих кругах роман сочли «произведением, оскорбляющим общественную мораль». Дальнейшие скандальные публикации и порочные наклонности самого автора привели Оскара Уайльда на скамью подсудимых и стоили ему двух лет тюрьмы строгого режима. Умер писатель во французской глубинке, всеми забытый и презираемый западным бомондом.

             В современной России, элита которой стремится к культу абсолютной свободы и сиюминутного наслаждения, Оскар Уайльд пользуется особым почётом. В богемных кругах его считают невинной жертвой буржуазной морали. Более того, в России у него оказывается немало поклонников не только его несомненного литературного таланта, но и его гедонистского образа жизни. Однако Уайльд не зря считался гением парадокса: он и был таковым. А парадокс тем и отличается от плоских суждений, что он объёмен и противоречив. В нём тезис уживается с антитезой, негативизм – с позитивизмом, а шокирующий цинизм – с глубинной нравственностью.

           Всеми этими чертами отличался роман-притча «Портрет Дориана Грея» (1890) и именно в этом состоит его высочайшая литературная, философская и этическая ценность. Сюжет романа, при всей его фантастичности, достаточно прост и нравоучителен. Заказав свой портрет известному художнику, герой романа Дориан Грей влюбляется в своё изображение и выражает парадоксальное желание. Пусть он сам останется таким же юным и красивым, как портрет, а все перемены должны происходить не с ним, а исключительно с портретом. Желание его исполняется, и, несмотря на порочную жизнь Дориана, старится и теряет привлекательность не он, а портрет.

           Но всё имеет свои пределы. Вобравший в себя порочность жизни истинного Дориана Грея его картинный портрет стал до такой степени отвратительным, что герой не выдерживает и вонзает нож в собственное изображение. На этом мистика заканчивается. Финал романа жёстко реалистичен. Близкие находят на полу труп отвратительного старика с ножом в сердце, а на стене остаётся висеть портрет прекрасного юноши. Таким вот образом реальный Оскар Уайльд, самозабвенно предававшийся пороку, за десять лет до собственной кончины, по сути, приговорил себя к смерти и сам привёл приговор в исполнение.

           К концу XIX века колониальная Великобритания была царицей мира. Казалось, что этому её царству не будет конца. В руках английской знати были сосредоточены не только всесилие вселенской власти, но и несметные богатства мира. Эта безграничная власть и эти неисчислимые богатства толкали знать к безумию, роскоши, свободе наслаждений и абсолютной этической безответственности. Просветительский гуманизм в английском обществе стал восприниматься как анахронизм. Пышным цветом расцветает буржуазный либерализм, с его культом безграничной личной свободы, бесконечных наслаждений и извращённой порочности.

            Чем всё это кончилось? Русской революцией и крахом не только российского царизма, но, в том числе, и, казалось бы, несокрушимой Британской империи. Проще всего было бы сказать, что именно Русская революция убила Британскую империю. Но, вслед за Оскаром Уайльдом, я настаиваю на том, что крах империи был по преимуществу её собственным самоубийством. Не только Карл Маркс и Фридрих Энгельс, но и практически все творцы Русской революции, включая Александра Герцена, Михаила Бакунина, Петра Кропоткина, Николая Чайковского, Владимира Ленина, находили гостеприимный кров и надёжное убежище в Лондоне.

             Все это подавалось как гуманная толерантность, жалостливая сердобольность и бескорыстная забота о правах человека. Но у этого показного английского гуманизма была весьма неприглядная изнанка, а точнее – неблаговидная практическая цель. Ибо либеральная английская знать вспаивала и вскармливала иностранных революционеров всех мастей, готовя их к разрушительной миссии в собственных странах. Точно так же сегодня действует и либерально-демократическая элита Соединённых Штатов Америки. Она в своих национальных интересах охотно сотрудничает с изуверами и мракобесами всех мастей, вплоть до ИГИЛ, но не устаёт твердить миру о своём гуманизме, свободолюбии, демократии и спасении человечества.

            Либерализм как политическое явление насчитывает тысячи лет. И всегда он приходился на расцвет империй, одновременно знаменуя начало их заката. Характеризуя Древнюю Грецию на пике её развития, немецкий историк-позитивист Георг Вебер (1808-1888) отмечал в своей «Всеобщей истории», что греческий гений «распространил личную свободу до крайних пределов» и, вследствие этого, «потерялся во всеобщей нестройности и непрочности». По сути, ту же тенденцию прослеживал немецкий историк либерального направления Георг Гервинус (1805-1871) и в Древнем Египте, Древнем Риме, Византии. По его наблюдению, возрастание богатства, как правило, вело в этих странах к безграничной «подвижности жизни» (читай – либерализму) и завершалось неизбежным падением. Это позволило русскому дипломату и мыслителю Константину Леонтьеву (1831-1891) сделать вывод о том, что Запад, сознательно упрощаясь, систематически смешиваясь, «бессознательно подчинился космическому закону разложения».

           Следует ли считать, что господствующий ныне в России либерализм является свидетельством высшей точки развития нашей страны и началом её окончательного падения? Вовсе нет! Здесь дело даже не в том, что Россия в совокупности своей обширной территории и своего социально разноуровневого населения никогда не считалась и не могла считаться богатым государством. Наоборот, на Западе наше государство всегда воспринималось исключительно как нищая страна, населённая обездоленным народом. Сейчас, на пике мировой естественнонаучной революции, когда США и Европа купаются в роскоши, а некогда нищие Китай и Индия демонстрируют невиданные темпы экономического развития, мы едва сводим концы с концами в хозяйственном отношении.

                 До нашего вечно ожидаемого и ежегодно предсказываемого Западом «падения» ему долго дожидаться ещё и потому, что сам гуманизм трактуется у нас и на Западе совершенно по-разному. В Европе гуманизм как философское направление зародился в эпоху Возрождения (XIV-XVI века). Его родоначальниками считаются Данте Алигьери (1265-1321), Франческо Петрарка (1304-1374) и Лоренцо Балла (1507-1557). Основные идеи этих европейских гуманистов сводились к утверждению абстрактной «самоценности» человека, сущностному перенесению человека в центр мироздания, акцентировке внимания на его величии, манифестации личностного жизнелюбия и антицерковной направленности.

             Но уже на возрожденческом этапе в западноевропейском гуманизме проглядывают черты тяготения творческой элиты к индивидуализму и эгоизму, к свободе этического самопроявления и личностного самовыражения, к наслаждению жизнью и максимальному удовлетворению материальных и моральных запросов личности. В XX веке гуманистическое направление на Западе совершает поворот от философии к социологии, сосредоточиваясь в этой сфере преимущественно на критике позитивизма и объективизма и на утверждении равнозначности законов природы и общества. В настоящее время наблюдается всё больший отход интеллектуальной элиты Запада от участия в практической деятельности человека и всё больший крен делается в сторону субъективизма.

            В России гуманизм не просто переводился с латинского языка словом «человечность», но и сущностное наполнение этого понятия у нас в корне отличалось от западной трактовки. Разумеется, российская образованная элита, выписывавшая из-за рубежа литературные новинки и жадно читавшая книги на французском, немецком и английском языках, была в курсе всех идейных баталий, происходивших на Западе. Венценосным выразителем западноевропейских гуманистических тенденций в России в XVIII веке была Екатерина II (1729-1796). В издаваемом ею юмористическом журнале «Всякая всячина» считавшая себя просвещённой императрица отстаивала идеи человеколюбия и добросердечия, советуя снисходить к человеческим слабостям, «дабы не оскорблять человечество».

             Идейным оппонентом западной трактовки гуманизма явился умный, образованный и подлинно человечный русский дворянин Николай Новиков (1744-1818). В пику немке Екатерине он взялся за издание сатирического журнала «Трутень», сделав его эпиграфом слова: «Они работают, а вы их труд ядите». Уже этим эпиграфом Новиков ставил жёсткий водораздел между гуманной фразой и подлинным человеколюбием. Главное зло крепостничества он видел в том, что для господ их крепостные люди являются «не суть человеками, но крестьянами». То есть помещики видят в своих людях исключительно рабочую функцию, а не образ человеческий. Подход же самой властительницы он определил как ложь и «пороколюбие».

            Несмотря на трагическую судьбу Николая Новикова (приговор к 15 годам заключения в Шлиссельбургской крепости!), а, может быть, и в качестве протеста против деспотизма венценосной гуманистки, практически весь XIX век прошёл в России под эгидой утверждения подлинного человеколюбия. Такой подход не только не противоречил церковным канонам, но как бы служил сущностным наполнением христианского завета любви к ближнему. Вся классическая литература, музыка, театр, художественное творчество были пронизаны состраданием к нищим духом, плачущим, алчущим и жаждущим правды. И одновременно шла безоговорочная поддержка людей милостивых, чистых сердцем, миротворцев.

           Пришедший в России на смену критическому реализму XIX века социалистический реализм века XX-го изменил идейные формы обращения к человеку и практику утверждения человечности в каждом конкретном человеке. Но человеколюбивая сущность в нём не только сохранилась, но и усилилась принципом повседневной заботы о человеке. Вместо платонического сострадания он призвал к активному вмешательству, вместо сочувствия – к товарищескому соучастию, вместо милосердия – к конкретной и предметной помощи. Даже заповедям Христа нашлось место в социалистическом реализме – прежде всего в акцентировке внимания к гонимым за правду и неправедно осуждаемым.

             Разумеется, и в критическом, и в социалистическом реализме были свои перекосы, свои изъяны и свои скелеты в шкафу. Но это вовсе не значит, что из-за этого мы вообще должны отказаться от принципа действенного человеколюбия, присущего не только русской православной вере, но и самой природе русско-российского человека. Западноевропейский гуманизм изначально таил в себе ложь, фальшь и откровенное надувательство простодушных и доверчивых людей. В буржуазном же либерализме как высшей стадии этого показного, обманного гуманизма он превратился в идеологию эгоистического индивидуализма и политику высшей формы закабаления человека и человечества – уже не только в физическом плане, но также в экономическом, социальном и духовном.

         В России не только гуманизм и либерализм существенно отличаются от западных аналогов, но и элиты у нас совершенно разные. При всей общности идеологических воззрений западноевропейских элит сами элиты во всех странах Запада были всегда по своему духу сугубо национальными и жёстко отстаивали свой этно-политический суверенитет. Даже в полиэтнических государствах (Бельгия, Великобритания, Испания) господствующие нации определяли и выражали общегосударственный интерес. Единственное исключение составляет Швейцария, да и то по чисто формальному признаку. Ибо итальянцы, немцы и французы считают здесь себя, прежде всего швейцарцами и общими усилиями бескомпромиссно отстаивают общенациональный интерес даже по отношению к Италии, Германии и Франции.

           Совершенно иное дело – Россия. С самого своего зарождения в форме древнерусского государства и до сегодняшнего дня правящая элита на Руси и в России, по сути, являлась и продолжает оставаться преимущественно «варяжской». Причём её «оваряживание» происходило естественным путём. Разумеется, государство - и опорообразующей, а также целеполагающей нацией на Руси и в России всегда был русский этнос. Но по своему психотипу (или генной природе) он, в отличие от англосаксов, никогда не стремился к диктату и господству. Наоборот, он предпочитал жить в мире и дружбе со всеми народами, включая покорённые нации. Ради мира и дружбы он сам и его государи охотно допускали к власти разного рода «варягов» - знатных норманнов, скифов, татар, литовцев, поляков, немцев, французов, кавказских «князей». С 1917 года большой процент в российской элите стали составлять инициативные и предприимчивые евреи – богатые и не очень.

            В связи с этим нет ничего удивительного в том, что российская элита не только по своему этническому составу является разношёрстной, но и по своим идейным воззрениям тяготеет к «космополитизму». Однако в этом манифестном космополитизме главенствующие позиции занимает именно западничество. Дореволюционная российская элита во времена Анны Иоановны и Екатерины II предпочитала в своём кругу общаться на немецком языке. Во времена Пушкина и Толстого она перешла на французский язык. Сегодня предпочтение отдаётся английскому языку: кто в совершенстве им владеет, тот и кумир.

             Всё это происходит не потому, что русский язык лингвистически беден или по звучанию некрасив. Вовсе нет. Наоборот, все специалисты подчёркивают его необычайное словесное богатство, его смысловую насыщенность и его гармоничное благозвучие. Русский язык третируется нашей рафинированной элитой совсем по иной причине, а именно – в силу его «простонародности», приравниваемой к варварству. Всё просто: раз на «этом» языке говорит русский народ (народ вообще), то мы, элита, должны иметь свой язык, и чем он будет сложнее, тем труднее станет представителям народа пробиться в высшие круги. Отсюда сегодня все эти «тренды», «бренды», «контенты» и прочая муть, теснящие русский язык и усложняющие восприятие российского духовного наследия.

              Космополитическая российская элита может быть «патриотичной» исключительно на западный манер. Западноевропейский либерализм избран интернациональной российской элитой для народов России примерно по тем же соображением, по каким, по легенде, избиралось христианство языческим князем Владимиром. То есть не по велению души, а исключительно по прагматическим соображениям. Но при этом сам князь, в конце концов, прозрел и утверждал в народе уже не христианство вообще, а именно русское православие как «правую» (правильную) славу Бога во Христе.

            Навязывая российскому народу либерализм как высшую стадию западноевропейского гуманизма, сама наша элита не только не прозрела, но уподобилась образу трёх мартышек: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу. Слова о безграничной свободе – это только слова, набор затасканных клише, просто бессмыслица. Главное в либерализме не они, а стремление к укрощению страстей, причём любых, особенно праведных. Утверждение толерантности преследует циничную цель примирения с пороками (буржуазными в первую очередь), поощрение равнодушия, пассивности, предательства человеческой сущности и растворения в повседневности.

             Этот сверхгуманный, ханжеский, сугубо умозрительный либерализм привёл уже значительную часть элиты США в бешенство. От него начинает уставать сама европейская элита. Его презирают Китай и Индия. Ему объявили войну обезумевшие исламистские радикалы. И только в России он продолжает цвести и пахнуть, зловонно благоухая под покровом элиты. Однако насильственное обращение российского народа в либеральную «веру» сегодня не просто застопорилось, но даёт уже обратный результат, угрожая эмоциональным всплеском общественного негодования и бунтарским взрывом массового радикализма.

           Портрет Дориана Грея в спальне либерального российского бомонда давно уже набух порочностью, ложью и цинизмом. Его пора снять, а то ненароком ворвётся в будуар какой-нибудь фанатик и исполосует безобразную картину ножом. Будет очень больно, но уже не портрету, а самой элите. Человеколюбие может быть только подлинным или никаким. Ни один эрзац его не заменит.