Александр Афанасьев

СУРОВЫЕ УРОКИ ДИПЛОМАТИИ

Рассказ-быль. Факты и размышления.

         Мой друг, замечательный писатель Лев Анисов – автор книг об Александре Иванове, Иване Шишкине и Павле Третьякове, вышедших в серии ЖЗЛ, несколько раз задавал мне один и тот же вопрос – что такое дипломатия? Я каждый раз добросовестно отвечал, но чувствовал, что мои ответы его не удовлетворяют, что у него есть своё определение, причём не очень лестное, а потому он тактично не высказывает его, не желая меня обидеть. Эта его неудовлетворённость каким-то образом застряла во мне и начала свою подспудную работу. Кончилось тем, что я стал вспоминать разные эпизоды своей дипломатической службы. А потом мысли сосредоточились на самом начале дипломатической карьеры, и я уже не мог от них отвязаться, не выплеснув на бумагу.

         Я пришёл в дипломатию не с парадного крыльца – через МГИМО, а со стороны, с партийной работы – можно сказать, с чёрного хода. Первый мой заезд в Монголию в 1975 году, хотя и был связан с советским посольством, но осуществлялся по линии ЦК КПСС и парткома при посольстве. А это разные вещи. Будучи приравнен сначала ко второму секретарю посольства, а затем – к консулу генерального консульства в Чойбалсане, я, формально числясь дипломатом, контактировал преимущественно с коллективами советских специалистов и наблюдал за работой «настоящих» дипломатов со стороны. Лишь окончив Дипломатическую академию МИД СССР в 1982 году, я возвратился в МНР в должности советника посольства и был допущен к святая святых дипломатической работы за рубежом.

         Это было трудное время для Монголии и для советско-монгольских отношений. Юмжагийн Цеденбал, совмещавший посты партийного лидера и главы государства, всё чаще болел и становился больше представительной фигурой, чем реальным руководителем страны. Фактическое руководство в верхах жёстко забирала в свои руки его жена – Анастасия Ивановна Цеденбал-Филатова. Уроженка российской глубинки, уже в молодости очень расчётливая и хваткая, она к тому времени сформировалась в женщину властную, грубую и не терпящую возражений. Понимая, что неизбежная смена власти в МНР, хотя бы косвенно, будет инициирована советской стороной, она окружила себя «ревнителями древних монгольских традиций» и создала разветвлённую сеть личных осведомителей.

         В центре её повышенного внимания, естественно, оказалось советское посольство. Все дружеские, доверительные связи российских дипломатов (без них посольство, словно без глаз и ушей) тщательно выявлялись и соответствующим образом обрабатывались. В официальных контактах тоже была введена новинка. На заранее заявленную беседу с монгольской стороны неизменно приходили два человека. При этом один из них участвовал в беседе, а второй только писал, причём писал всё подряд, протоколируя слова как советского, так и монгольского собеседника. Всё это создавало гнетущую атмосферу взаимной подозрительности и искусственно нагнетаемой напряжённости. С моим предыдущим пятилетним пребыванием в Монголии эти новые межличностные отношения не шли ни в какое сравнение.

         По приезде в Монголию в августе 1982 года я сразу оказался не просто в гуще сложных событий, но, можно сказать, очутился на очень разогретой сковородке. Я был назначен не просто советником (таковых в посольстве было пять), а советником политическим – руководителем группы внутренней политики. В её ведении находились как собственно вопросы внутренней политики МНР, так и вся сумма советско-монгольских межпартийных и межгосударственных связей и отношений. Если учесть, что посол в страны социалистического содружества, к коим относилась МНР, подбирался и назначался Политбюро ЦК КПСС, то можно понять, что на советское посольство, и прежде всего на группу внутренней политики, возлагались функции не только аналитические, но и вполне практического свойства.

         Сложность была ещё в том, что я появился в посольстве в разгар его «междуцарствия». Накануне моего приезда посол Александр Иванович Смирнов (бывший первый секретарь Читинского обкома КПСС) с почётом покинул свой пост, который он занимал в течение 10 лет, будучи в последние годы весьма уважаемым дуайеном дипломатического корпуса в Монголии. Новый посол ещё не был назначен, и, по слухам, за эту должность шла ожесточённая борьба в Москве. Временным поверенным в делах СССР в МНР был назначен действующий советник-посланник, являвшийся в мой первый приезд советником по экономическим вопросам и одновременно секретарём партийной организации посольства. Уроженец Ростова-на-Дону, бравировавший своим казачьим происхождением, он в деловом стиле сочетал потаённое коварство с грубыми лихими наскоками. Как вскоре выяснилось, он тоже претендовал на вакантную должность посла, рассчитывая на определённую поддержку в ЦК КПСС и на личное покровительство курирующего Монголию заместителя министра иностранных дел СССР.

         В этот-то весьма непростой во всех отношениях момент в посольстве стал назревать скандал, в эпицентре которого, сам того не желая, оказался именно я. В один из дней, ранним утром, в посольство наведался с неофициальным визитом очень молодой и весьма «перспективный» председатель Госкомитета МНР по радио- и телевещанию. Обычно подчёркнуто вальяжный, что в его тридцатилетнем возрасте выглядело немного забавно, на этот раз он был растерян и суетлив. На встрече с советником-посланником (с моим участием) он сообщил, что  в подведомственной ему газете «Новости Монголии», издаваемой на русском языке, готовится к публикации «нехороший» материал. Его автором является «приближённый» к Анастасии Ивановне профессор Монгольского государственного университета, который подверг резкой критике своего коллегу – советского преподавателя, ранее опубликовавшего статью о влиянии русского языка на монгольский язык.

         В своей ответной статье профессор, не ограничиваясь оскорбительными выпадами в адрес советского специалиста (уже это было недопустимо в практике советско-монгольских отношений того времени), дал волю своему раздражению и нарушил табу, вторгшись в политическую сферу. Смысл его высказываний можно было свести к намёку на политический протест: мало того, что Советский Союз навязывает Монголии свою политическую волю, его представители «лезут» ещё и в сферу языка, в которой неизвестно кто на кого оказал большее влияние – русские на монгол или монголы на русских. Сегодня, особенно с учётом либеральной точки зрения, можно было бы сказать, что монгольский профессор был в значительной степени прав. Но, во-первых, он своей профессорской «ложкой дёгтя» портил всю огромную «бочку мёда» реальной советской помощи Монголии, а, во-вторых, запальчивый тон статьи по тем временам был совершенно недопустимым.

         После короткого обсуждения мы все трое пришли к единому мнению: в официальном органе МНР да ещё на русском языке статья столь негативного характера не должна быть опубликована. Согласившись с нами, монгольский собеседник сказал, что сам он этот вопрос решить не может и попросил советника-посланника «переговорить» с женой Цеденбала, «не выдавая» его. Временный поверенный, сославшись на «дружбу» с Анастасией Ивановной, самонадеянно пообещал легко уладить дело. Но телефонный разговор получился для него удручающим. Всесильная «первая леди» обвинила нашего «поверенного» во вмешательстве во внутренние дела Монголии и нешуточно пригрозила: «Ты у меня партбилет на стол положишь!». По тем временам это было равносильно смертельному приговору для дипломата любого уровня.

         Без пяти минут посол, наш советник-посланник под тяжестью такой угрозы сломался резко и сразу, буквально на глазах. Он пал духом, полностью отказался от борьбы и, не найдя ничего лучшего, решил, по сути, подыграть монгольской стороне, переведя стрелки убийственной интриги на меня. Его увёртливая идея заключалась в том, чтобы я частным образом встретился с главой Госкомитета, «взглянул» на текст статьи и попытался «что-то» в этом тексте исправить. Но я занял твёрдую позицию: статья не должна быть напечатана, я ничего не буду смотреть, а если, несмотря на наше предупреждение, материал будет опубликован, у посольства будет полное право дать ему принципиальную оценку. Под моим давлением председатель Госкомитета был вынужден проинформировать Цеденбала, и тот наложил запретительную резолюцию. Тем не менее, статья по настоянию Анастасии Ивановны была опубликована, а в Москве мудро предпочли сделать вид, что не заметили всей этой «мышиной возни».

         Казалось бы, дипломатический инцидент был исчерпан. Но от брошенного камня всегда расходятся круги. В советнике-посланнике я нажил себе злейшего врага. Он натравил на меня свою «команду», сформированную в предвидении его будущего руководства посольством. На мою беду, в эту группу входили и два дипломата из моей группы. Началась трудная, почти безнадёжная борьба за выживание. Но вскоре у самого советника-посланника возникли серьёзные проблемы. Послом Москва утвердила не его, а бывшего первого секретаря ЦК комсомола, председателя Госкомитета СССР по физкультуре и спорту Сергея Павловича Павлова. В детстве юный сын полка, человек пылкого темперамента и подозрительного ума, Сергей Павлович энергично включился в работу, решив сразу же, не доверяя никому, прибрать к своим рукам всё управление посольством.

           Советник-посланник занял выжидательную позицию. Хотя двери их кабинетов выходили в одну общую приёмную, он не спешил нанести послу «капитулянтский» визит. Более того, в узком кругу своих доверенных лиц он заявил: «Ничего, посол сам придёт ко мне: он дилетант в дипломатических делах, а я профессионал». Но «команды» тем и отличаются от общей массы чиновников, что ориентируются на сильную личность: личность в силе – ей подобострастно демонстрируют преданность, ослабела – вероломно предают. Уже на следующий день посол был «в курсе» неосторожных слов недавнего «конкурента». «Верный» член команды советника-посланника был выведен из моей группы и возглавил протокольную службу, став ключевым «человеком посла». Команда разбежалась. Над советником-посланником нависла угроза вынужденного отъезда из Монголии.

            Обычно подобные тяжбы в посольствах тянутся месяцами и даже годами по той причине, что посол является политическим назначенцем, а советнику-посланнику вменяется обязанность отстаивание ведомственных интересов МИДа, глава которого был членом Политбюро ЦК КПСС. Но в данном случае подковёрной борьбы между влиятельным МИД СССР и властным ЦК КПСС не получилось. Павлов прибыл в МНР, судя по всему, с чрезвычайной миссией, а потому обладал чрезвычайными правами. Через месяц советник-посланник улетел в отпуск, а после отпуска возвратился в Монголию только на три дня, да и то в качестве частного лица – исключительно для сбора и отправки личных вещей.

          Так закончились сложные перипетии моего вхождения в работу зарубежного дипломатического ведомства. Потом были пять лет «советничества» в Улан-Баторе, два года работы генеральным консулом СССР в Багануре (МНР), работа в центральном аппарате МИД СССР и РФ, учёным секретарём МГИМО, советником и заведующим консульским отделом российского посольства в Казахстане. Всё это в какой-то мере даёт мне возможность и некоторые основания для того, чтобы попытаться разобраться в том, что собой представляет практическая дипломатия и дипломатия вообще.

           Дипломатия вообще и дипломатия как сфера практической деятельности, хотя и кажутся тождественными понятиями, но они близки только по внешним признакам, а по своей сути сильно различаются. Дипломатическая работа не случайно именуется службой: таковой она и является на самом деле. В ней сложным образом сочетаются, по Далю, «полезное дело» (объективный фактор) и «угода» (субъективные склонности). Определённое угождение конкретным личностям - неизбежная ущербная сторона дипломатической службы. Причём не только внутри дипломатического ведомства, но и вовне.

           И всё же в дипломатической работе гораздо важнее не личные связи, а деловые качества. В конечном счёте дипломат служит государству, и именно поэтому его работа официально именуется государственной службой. Не только посол, но и весь дипломатический состав за рубежом обладают дипломатическим иммунитетом прежде всего потому, что за каждым дипломатом признаётся право представительства своей страны. Пожалуй, ни в какой другой службе личное достоинство работника не ставится и не ценится столь высоко, как в дипломатии. И нигде в другом месте неуважение и грубость не наносят высоко поставленной личности столь глубокие душевные раны.

           Иногда слишком много внимания уделяется неискренности дипломатов. Но следует различать собственно личностные черты конкретного дипломата и специфику его работы. Дипломаты в личном отношении бывают очень разными, и среди них основную массу составляют люди весьма порядочные, обладающие незапятнанной репутацией. Искренних людей среди дипломатов тоже хватает, и их любят в странах пребывания. Другое дело, что в официальных контактах искренность дипломата в интересах государства должна быть разумно дозированной: порой можно быть «предельно откровенным», а порой в ответ на чужую ложь или угрожающее обвинение приходится тоже лгать – иногда искусно, а иногда с подчёркнутой грубостью. Но это вовсе не лживость, а, скорее, «ложь во спасение».

             В последнее время в официальных и неофициальных кругах акцентируется внимание на «общественной» и «народной» дипломатии. При этом, как правило, между ними не делают различия. Но сами по себе они существенно отличаются. Общественная дипломатия в практическом плане является своеобразным преломлением и расширением круга влияния официальной дипломатии. Народная же дипломатия – наоборот, это «кошка, гуляющая сама по себе», независимая, никому не подчиняющаяся, коренящаяся в глубинном народном духе и вековых народных традициях. Именно народную дипломатию, и только её, можно отнести к дипломатии вообще - к науке и искусству мирной жизни.

           Что касается непосредственно рассказа, то он призван проиллюстрировать мысль, что мир и добрые отношения не даются нам свыше или сами по себе. За них надо бороться, причём иногда жёстко, не щадя живота своего. В практической дипломатии полезное дело и личная угода существуют не параллельно и не выборочно, а, как правило, в обоюдном столкновении, причём очень ожесточённом. Что греха таить, - лесть и угода в замкнутых заграничных коллективах довольно часто берут верх. Но как бы долго подобная интрига ни крутилась, она всегда в конечном счёте терпит поражение. Ибо угода основана на лжи, а полезное дело зиждется на правде, а правда всегда выходит наружу и побеждает зло.

            Призвание дипломата – быть миротворцем. И как бы ни был труден его путь, каждый дипломат, будь он в мундире с галунами или в простой сермяжной одежде, должен помнить слова Иисуса Христа, что только истинный миротворец может быть «наречён» сыном Божьим.