Александр Афанасьев.

ГОСУДАРСТВО И РЫНОК. КТО В ДОМЕ ХОЗЯИН?

         20 апреля 2016 года бывший министр финансов РФ Алексей Кудрин, ставший одним из лидеров оппозиции, «дал согласие» возглавить Центр стратегических разработок (ЦСР), а 30 апреля в СМИ было опубликовано официальное сообщение о его назначении заместителем председателя Совета при Президенте РФ по модернизации и инновационному развитию России. Эти известия буквально взбудоражили Запад, прежде всего США. Западные аналитики бросились обсуждать оба эти назначения и гадать, что за ними стоит, какие экономические меры предложит президенту опальный финансист, и какая судьба ожидает в связи с этим Россию в ближайшие годы.

         Выводы, к которым пришли западники, таковы. Владимир Путин, якобы, отбросил собственные внутренние колебания и принял решение о выставлении своей кандидатуры на президентских выборах 2018 года. Как дальновидный политик, обеспокоенный тяжёлой экономической ситуацией в стране, он решил выйти на выборы с солидной экономической программой. Алексей Кудрин приглашён в ЦСР и экономический Совет именно для разработки этой программы. Учитывая либеральные взгляды Кудрина, программа должна быть, безусловно, либеральной, более того - «перестроечной», с элементами радикализма. И, следовательно, в случае переизбрания Путина президентом Кудрин в качестве премьер-министра будет претворять эту программу в жизнь.

         Всё в этих выводах выглядит вполне логично. Но именно эта прямолинейная западная логика и должна насторожить нас, россиян, и поставить под сомнение западные прогнозы. У России всегда была своя логика: может быть, «кривая», «сермяжная», но своя, которой на практике она неизменно и следовала. Кроме того, в западной логике слишком заметно стремление выдавать желаемое за действительное. А главное – в этих «прогнозах» подтекстно ощущается желание надавить на Путина и Россию, заставить нас признать свои «ошибки» и, в конечном счёте, повиниться перед Западом.

         Алексей Кудрин – фигура в российских властных кругах заметная, но весьма неоднозначная. Аккуратно разыгрывая либерально-оппозиционную карту после ухода с поста министра финансов РФ в сентябре 2011 года и даже возглавив псевдооппозиционное «сообщество граждан» под названием «Комитет гражданских инициатив», Кудрин не пожелал стать главным российским оппозиционером. Сам его уход из правительства был обусловлен не столько какими-то твёрдыми политическими убеждениями, сколько карьерной обидой  влиятельного министра, претендовавшего на должность премьер-министра, а потому и не пожелавшего работать «под началом» Дмитрия Медведева. Вся его последующая критическая деятельность была, по сути, направлена на то, чтобы доказать президенту, что он ошибся и что именно он, Кудрин, мог бы быть настоящим премьером.

         Какими бы практическими соображениями ни руководствовался Владимир Путин при назначении Кудрина на пост главного разработчика экономических реформ и какие бы личные планы в связи с этим ни строил сам Алексей Кудрин, следует признать это событие знаковым для нашей страны и элиты. В объективном плане оно означает: а) открытое признание президентом экономического положения в стране не просто кризисным, но кризисным в очень высокой степени; б) фактическое дезавуирование недавних официальных заявлений об «удовлетворительной работе» нынешнего правительства; в) реальное понимание острой необходимости серьёзных перемен в России и ввод в игру новой политической фигуры из разряда «тяжеловесов».

         День назначения Алексея Кудрина руководителем ЦСР ознаменовался его публичным выступлением на конференции Высшей школы экономики. Зарубежные аналитики сочли его программным. Если оно, действительно, таково, то очень жаль. Говорить сегодня о новой «перестройке», о том, что его «команда» уже подготовила программу с «примерами» из разных стран и что проблема состоит в том, «как это взять и перенести», - это либо очень наивно, либо, наоборот, сверх цинично. Во всяком случае, его речь в ВШЭ уже дала повод заговорить о Кудрине как о новом Горбачёве. Думается, однако, что на деле всё обстоит не так просто и не столь однозначно. Скорее всего, это был прощальный жест «оппозиционера» Кудрина своим друзьям-либералам накануне своего нового возвращения на государственную службу. Ибо, как известно, у самой этой службы имеются своё назначение и свои неписаные, но непреложные законы. К тому же Кудрина позвали не командовать либеральным парадом, а потрудиться на благо страны и народа.

         Экономическая программа, которую должны предложить президенту Кудрин и возглавляемый им Центр, по определению не может преследовать никакой иной цели, кроме блага страны и народа. Причём не какой-то другой страны и не какого-то иного народа, а именно российской страны и российского народа. Без учёта мнения и настроений российской общественности при разработке такой программы не обойтись. Как не обойтись и без учёта особой российской специфики и многовекового российского опыта. «Перестраивать» экономику России сейчас надо не в сторону от России, навязывая ей чуждый строй и обветшалый опыт, а применительно к России, опираясь на её традиции, её менталитет и примеры российской истории.

         Ставя вопрос под углом, кто в доме хозяин – государство или рынок, я вроде бы впадаю в риторику. До недавнего времени этот вопрос и был бы риторическим, ибо всем давно известно, что в российском «доме» всегда «хозяином» было в собирательном плане «государство», а в персональном – «государь». Даже в советское время, несмотря на его революционно-демократическую специфику, этот традиционный российский тезис никем не оспаривался. Но с 1991 года в экономике России в решительное противоборство с государством вступил рынок, причём не столько российский (с ним ещё можно совладать), сколько мировой – всесильный, надменный и государственно разрушительный. Сегодня этот рынок утвердился в России настолько мощно, что захватил уже не только сферу экономики и политики (думское и правительственное «лобби»), но также образование, здравоохранение, культуру, духовную жизнь, где его господство грозит России общенациональной катастрофой.

         Было ли что-то подобное в истории России? И да, и нет. То есть, было нечто похожее, но абсолютного тождества не было, да и не могло быть, так как каждое новое время рождает новые комбинации уже известных факторов. В рассуждении о «хозяине» и «доме» применительно к современной ситуации больше всего поучительны протекционистские реформы Петра I и либеральные нововведения Екатерины II. Пётр Первый (1672-1725) был приверженцем идеи экономического «меркантилизма» (ит. mercante - торговец). Суть этой идеи сводилась к двум постулатам: каждый народ должен сам производить всё необходимое; каждая страна должна больше вывозить и меньше ввозить. Именно этим принципам Пётр и следовал в своей государственной деятельности. Прорубая окно в Европу, он хотел иметь, прежде всего, хорошие условия для вывоза российской продукции. Ввозил Пётр только то, что нельзя было произвести в России. Это, прежде всего, касалось культурной сферы и предметов роскоши. Развивая промышленное производство, Пётр в первую очередь озаботился «импортозамещением». Мощный толчок получили металлургия, пороховые заводы, лесопильное, стекольное и другое мануфактурное производство. Пётр вёл дело к постепенному отказу от импорта. К концу своего правления он фактически достиг этой цели. В стране действовали 233 завода, 90 из которых представляли собой крупные мануфактуры. 

                Екатерина II (1729-1796) в экономике пошла, по сути, противоположным путём, постепенно переходя от протекционизма к  фритредерству (free trade – “свободная торговля»). Проникшись идеями своего современника, шотландского экономиста Адама Смита (1723-1790), она фактически отказалась от  вмешательства государства в частное предпринимательство. При слабом развитии собственного производства Россия провозгласила полную либерализацию экспорта и импорта. В 1773 году собственное мануфактурное производство в России оценивалось в 2,9 млн. рублей, а импорт составлял около 10 млн. рублей. При этом 80-90 процентов импорта составляли промышленные товары. Экспортировалась в основном сырьевая продукция: парусина, чугун, железо, лес (его вывоз при Екатерине возрос в 5 раз), пенька, щетина, хлеб. Итог подобной политики - полный развал хозяйства, помещичий беспредел, «пугачёвский бунт» (1773-1775) и первый «голодомор» в России (1780) из-за бесконтрольного купеческо-помещичьего экспорта хлеба.  

              Разница между реформами Петра и Екатерины вполне очевидна, причём не только в личностном плане и в методах их проведения, но и в направлении и эффективности общего хозяйственного развития России. Поэтому вывод напрашивается исключительно в пользу реформ Петра. Но было бы ошибкой сейчас не только бездумно копировать иностранный опыт, но и слепо следовать в накатанном русле собственной истории. Тем более, что и сам Пётр был далеко не безупречной личностью, да и силовые методы имеют свой существенный изъян. Давая на определённом отрезке времени серьёзный эффект, они впоследствии способны превращаться в реальный тормоз экономического развития страны. Так было не только при Петре, но и при Иосифе Сталине, сначала максимально раскрывшем потенциал советского государства, а затем надорвавшем силы страны и народа.

                В условиях полного развала мирового хозяйства и агрессивных попыток отдельных стран (прежде всего США) навязать мировому рынку свои правила игры реформы в нашей стране должны быть предельно осмотрительными, комплексными, сочетающими в себе учёт мировой конъюнктуры с твёрдым отстаиванием национальных интересов. В споре отечественных протекционистов с компрадорами-фритредерами должны довлеть не теоретические изыски, а практические соображения с главенством интересов собственной страны. В практическом плане, как у протекционизма, так и у фритредерства имеются не только сильные стороны, но и свои слабости. Абсолютизация того или другого противоречит здравому смыслу, который всегда искал золотую середину и находил в ней спасение. В данном случае золотой серединой для России было бы гибкое сочетание протекционизма с фритредерством, чужих наработок с собственным опытом, а также акцентировка внимания именно на сильных сторонах того и другого.

              Кумир Екатерины II Адам Смит не был так прост, как он казался склонной к расточительству российской императрице и как сегодня представляется нашим проамерикански настроенным квазилибералам. Настаивая на благотворности и всемогуществе «невидимой руки рынка», Смит вовсе не отвергал важной роли государства. Даже отводя государству функцию «ночного сторожа», он отдавал государственным органам пальму первенства в таких сферах, как отправление правосудия, защита страны, устройство и содержание общественных учреждений. Сам капитал Смит рассматривал исключительно как материализованный в денежном выражении труд людей. Государство, по Смиту, должно быть гарантом собственности, честности во взятых на себя обязательствах и в том, чтобы свобода одного человека не вступала в противоречие со свободой другого человека. Налоговая система, обеспечивающая функционирование государственных органов, должна, по его мнению, включать в себя налог на труд, капитал и на землю. При этом обязательно должен соблюдаться принцип пропорционального разделения налогового бремени по уровню имущественной состоятельности налогоплательщиков.

                  Рассматривая рынок как неразрывный и взаимосвязанный комплекс производства, обмена и потребления товаров, Адам Смит с долей скептицизма относился к государству исключительно в силу того, что относил государственные органы к непроизводительной сфере и боялся её разрастания в ущерб производительным силам страны и народа. Но он либо не подозревал, либо закрывал глаза на то, что при своём развитии рынок сам способен создавать собственную непроизводительную сферу, которая при разрастании становится серьёзным препятствием в развитии производства и сбалансированности потребления. Именно это и произошло в России в 1990-х годах, когда спекулятивные элементы (так называемые «рыночные посредники») узурпировали сферу обмена и стали разрушать российское производство (советское в своей основе), заваливая страну импортной товарной продукцией, поставляемой с элементами демпингования. В этих условиях Россия не просто «села» на сырьевую иглу: её на эту «иглу» сознательно посадили.

                Рынок, представлявший собой триста лет назад мощную созидательную силу, сегодня, со всей очевидностью, превратился в не менее мощный инструмент разрушения. Настаивать сегодня на предоставлении рынку в России ещё большей свободы и на полном выведении российского государства из экономической сферы означает не просто совершать ошибку в теоретических расчётах или впадать в либеральный идеализм. На деле это равнозначно государственному преступлению и осознанному подрыву экономической безопасности страны. Ссылки на несовершенства нынешней государственной системы не только не оправдывают наших либералов-американистов, но, наоборот, усугубляют их вину, так как, сознавая сегодняшнюю слабость государства, они превращают разнузданный, разбалансированный рынок в главное орудие его разрушения.

              Государство и рынок в нашей стране, подвергающейся ныне небывалому внешнему давлению, экономическому в первую очередь, не должны враждовать и конкурировать друг с другом. Нельзя ни тому, ни другому настаивать на уничтожении «соперника». Это не наш метод. Вернее, этот метод мы уже опробовали, и он не оправдал себя, причём не только в советско-коммунистическом, но и в либерально-буржуазном варианте. Сейчас должна речь идти исключительно о партнёрстве государства и рынка, но партнёрстве честном, разумном и заинтересованном в обоюдном успехе. Как во всяком партнёрстве, особенно, когда партнёры разнокалиберны, в партнёрстве государства и рынка в нашей стране не стоит настаивать на абсолютном равенстве сторон. Государство уже по определению необходимо рассматривать как старшего партнёра, хотя бы в силу делегирования ему этого права гражданами страны.

         Но это «старшее партнёрство» налагает на рыночное государство особую ответственность. Оно не только само должно озаботиться снижением своей собственной «непроизводительности» (особенно на роскошествующем элитарном уровне), но и обязано принимать меры к ограничению «непроизводительности» раздувшейся до неприличия российской рыночной системы. Эта система включает в себя сегодня, помимо чисто спекулятивных элементов, всякого рода мошеннические комбинации, в том числе с участием государственных служащих, а также разного рода «теневые» структуры, с участием криминала.

                Будучи главой Комитета гражданских инициатив, Алексей Кудрин ратовал за борьбу с коррупцией в государственных органах и выступал против «клановости» современной экономической системы, работающей не на страну, а исключительно на самую себя. Если он ныне, засучив рукава, возьмётся за это дело уже на государственном уровне, честь ему и хвала. Если же  он продолжит ломку государственной экономики в духе  Михаила Горбачёва, Бориса Ельцина, Егора Гайдара, Анатолия Чубайса и Германа Грефа, то подобного Екатерине II развала экономики не избежать, но, возможно, не избежать тогда в России и соответствующего «пугачёвского» бунта. А его очень хотелось бы избежать.