Александр АФАНАСЬЕВ

ДИКИЙ КАПИТАЛИЗМ -

СМЕРТЕЛЬНАЯ БОЛЕЗНЬ ДЛЯ РОССИИ.

У понятия «капитализм» существует бесконечное множество толкований. Причём как диаметрально противоположного плана (негативистского и позитивистского), так и толкований, стремящихся к некоей срединности, индифферентности, нейтральности. Всё это позволило французскому историку Марку Блоку (1886-1944) прийти к парадоксальному выводу: «Сколько историков – столько записей о рождении [капитализма]». Чтобы избежать предвзятости и субъективизма, по-видимому, необходимо для начала обратиться не к анализу этого весьма противоречивого явления, а к вербальным истокам самого понятия.

              Само собой разумеется, что слово «капитализм» производно от слова «капитал». Но первично, в латинском языке, capital означал всего лишь прилагательное «основной, главный». При переходе в английский язык уже в качестве существительного capital стал означать выгодное вложение денег (так называемый «начальный капитал») с целью значительного увеличения прибыли. Связывая воедино латинскую и английскую трактовки слова «капитал», можно прийти к выводу, что в капитализме главным является алчность, стремление ко всё большей личной выгоде, приносящей всё больше денег, дарующих уже не только богатство, но и сопутствующую ему власть. Хотя термин «капитализм» родился во Франции только в середине XIX века (словарь Ришара, 1842), западные исследователи находили истоки капитализма как более широкого явления уже в Вавилоне, Древней Греции и Древнем Риме, Италии XII века, Фландрии XIII века и так далее. В России явление капитализма прослеживается с середины XVI века. В этом плане примечателен факт, что основателем капитала первых российских предпринимателей Строгановых стал Аникей, которому Иван Грозный в 1550 году даровал право «на пустое место под варницу с податными льготами на шесть лет».

        С этой «варницы» и стартовал соляной промысел богатейшего рода Строгановых, которые практически сразу стали монополистами в пищевой промышленности, скупая богатые сырьём территории в Прикамье и Приуралье, развивая в своих владениях не только солеварни, но и рудные промыслы, строя города и крепости. Уже Строгановым можно приписать склонность капитала к империализму, так как, располагая военными дружинами, они призвали атамана Ермака, вооружили его и направили во главе большого войска (1 600 человек) на завоевание Сибири (1581-1585). Располагая огромным капиталом, Строгановы дружили с царями, помогали им деньгами с выгодой для себя. В благодарность за эту помощь Пётр I в 1722 году пожаловал Александру, Николаю и Сергею Строгановым баронские титулы. В свою очередь, Александр I в 1817 году наделил Павла Строганова правом майората для передачи по наследству объединённых семейных владений строго по старшинству.

            Однако рудные промыслы были для Строгановых, скорее, развлечением, чем основным родом занятий. В тяжёлой промышленности Строгановы и помыслить не могли о соперничестве с семейством предпринимателей Демидовых, являвшихся монополистами в производстве чугуна, железа, серебра и золота и создавших на Урале «Демидовскую металлургическую державу». Здесь тоже не обошлось без царского участия. «Крёстным отцом» Демидовых явился Пётр I. Именно он в 1702 году переманил с Тулы местного купца, заводчика и мастера-оружейника Никиту Демидова и уговорил его возглавить Невьянский завод по переработке железной руды.

              Надо отдать должное Пётру: он не ошибся в своём протеже. С 1702 по 1745 годы Никита Демидов с сыновьями построили на уральских землях свыше 20 крупных железных и медных заводов. Благодаря Демидовым, Россия с середины XVIII века заняла первое место в мире по производству железа и удерживала его до конца столетия. Немыслимое богатство придавало Демидовым могучую силу и решающее влияние в царском окружении. О реальной величине их семейного капитала свидетельствует щедрый подарок Никиты Демидова новорождённому сыну Петра I в 1715 году в сумме 100 тысяч рублей, что соответствовало стоимости 3-4-х крупных заводов. Разумеется, и царь не оставался в долгу: Пётр даровал Демидовым дворянские звания.

              Ведущую роль в производстве отечественной мануфактуры сыграло семейство Морозовых, именуемое иногда «династией». Её основателем стал крепостной крестьянин Савва Морозов (1770-1862). Увлекшись ткацким делом, он сначала с помощью своего барина откупился от солдатской повинности, а потом купил вольную для себя и своей семьи. К этому времени Морозов владел хлопчатобумажными мануфактурами в Зуевском и Богородицком уездах Московской губернии. Вскоре город Орехово-Зуево стали именовать «удельным княжеством Морозовых». Здесь 15-ти тысячное население полностью зависело от главы семейства Морозовых, которые даже местную полицию содержали за свой счёт.

             В 90-е годы XX века в России и за рубежом появилось понятие «дикий капитализм». Подразумевалось, что на Западе с самого зарождения существовал и безболезненно развивался истинный, цивилизованный капитализм, а в варварской России он не мог не приобрести «дикий», необузданный характер, якобы исторически присущий нашей нации. Доказательством послужил факт появления в посткоммунистической России огромных капиталов исключительно за счёт наглости, дерзости, беспринципности и бессовестного грабежа народного богатства.

           Спору нет, - в «святые» 90-е годы в России творилось нечто умопомрачительное. Огромные территории с заводами, фабриками, богатейшими землями и недрами, разветвлённой инфраструктурой и уникальным интеллектуальным обеспечением в одночасье оказались не просто неуправляемыми, а совершенно бесхозными. Лозунг – «берите суверенитета, сколько сможете заглотнуть» - только по форме взывал к развитию самодеятельности субъектов Российской Федерации. По существу же это была отмашка сверху: хватайте народное добро, сколько сможете унести или сколько сможете юридически оформить в свою личную собственность. С этого и началась «прихватизация» России, вылившаяся, в конечном счёте, в дикий российский капитализм.

           Следует, однако, уточнить, что этот дикий российский капитализм только по форме был инициирован российскими властями. Фактически же устроенный в России фокус с переменой вектора собственности был навязан постсоветскому обществу заправилами капиталистического мира и был выгоден, прежде всего, мировому капиталу, в первую очередь капиталистам Северной Америки. Тем самым было доказано, что и на Западе капитализм только для видимости рядился в цивилизованные одежды, а на самом деле был и остаётся хищническим, грабительским.

           Российские капиталисты, если и отличались чем-то от своих западных собратьев, то только тем, что были открытее, откровеннее и прямолинейнее в своём стремлении к наивысшей выгоде. И, как ни странно, именно это давало им серьёзные преимущества в капиталистическом мире. Строгановы, Демидовы, Морозовы затмили своим богатством западных бизнесменов, но не только потому, что были монополистами в своей сфере производства. Монополистов и на Западе было немало. Секрет таился в другом, - а именно в нацеленности наших предпринимателей не на прибыль как таковую, а исключительно на сверхприбыль. Во все времена расчёт у наших капиталистов всегда был один и тот же: если вкладывать во что-то деньги, то только в то, что даёт рост капитала в два-три раза больше.

             В отличие от своих западных коллег Строгановы, Демидовы, Морозовы не только не боролись с запоздалым российским феодализмом, но, наоборот, умело использовали крепостническую систему для получения сверхприбылей и беспредельного умножения своего капитала. Возьмём, к примеру, Строгановых. Будучи лояльными к царям, они часть сверхприбыли получали за счёт податных льгот при освоении новых земель. Только в 1556 году земли Строгановых были взяты в казну, а до этого в течение 16 лет они оставались в частной собственности, принося колоссальную прибыль владельцам. Но «взятие в опричнину» означало всего лишь уступку казне части сверхприбылей в обмен на государственную защиту своих интересов. Что и продемонстрировал Соляной бунт 1648 года, вызванный повышением цены на соль в несколько раз и подавленный властями.

            Но был и ещё один, самый главный, источник сверхприбылей российских капиталистов. Ни Строгановы, ни Демидовы, ни Морозовы не озабочивались наймом на свои предприятия рабочей силы. Эту рабочую силу они просто покупали в виде крепостных крестьян «мужеского пола». Строгановы, например, вместе с приобретением у казны права на новые земли скупали у помещиков крепостных, заселяли ими прикупленные земли и использовали их на рабском положении во всех работах, связанных с соляным и рудным промыслом. Если к 1833 году в имениях Строгановых насчитывалось 57 тыс. крепостных «душ», то накануне отмены крепостного права это количество у них возросло до 78 тысяч.

           Подобная же ситуация с рабочим людом была у Демидовых и Морозовых. Имея в полном своём распоряжении крепостных людей, российские промышленные магнаты платили им не по договору, а как Бог на душу положит. В истории Демидовых, например, упоминается факт, что за открытие наиболее ценного рудного месторождения, принесшего им миллионные доходы, они заплатили местному жителю всего 20 рублей, что приравнивалось годовому окладу мастеровых людей. То есть за свой нелёгкий труд мастера рудного дела получали в месяц чуть более полутора рублей. Можно предположить, что простым «работягам» доставались и вовсе жалкие гроши.

             Основатель «династии» Морозовых Савва Морозов попытался внести в это дело некие «гуманные» новшества. Скупая крепостных по дешёвке, он затем давал своим рабочим «заём» (кредит) для выхода из крепостного состояния и для откупа от рекрутчины. В народе такие фокусы имели определённое название: «та же сранка, только на изнанку». Ибо сохранялась та же рабская зависимость рабочего люда, камуфлируемая отдалёнными перспективами личной свободы. Но сын Саввы, Тимофей Саввич, и эту «поблажку» отца счёл недопустимой. Введя систему штрафования за малейшую провинность, он сделал своих рабочих вечными должниками. Чем спровоцировал забастовки отчаявшихся людей, жестоко подавленные прикормленной полицией.

            Приведённые примеры становления, развития и «дикого» обогащения трёх семей российских капиталистов-монополистов позволяют сделать выводы о специфике российского (да и не только его) капитализма как политической системы. Прежде всего, стоит отметить полную сращенность крупного капитала с властью. Здесь и обоюдность инициативы, и обогащение через преференции, и сговор в дележе прибыли, и поощрение званиями, наградами, привилегиями. Второй аспект – абсолютное невмешательство государства во внутренние дела и в способы капиталистического производства. Третий аспект – индифферентность общества, от которого обладатели крупных капиталов попросту откупались разного рода благотворительностью.

             Но есть и четвёртый, главный аспект. Парадоксальный факт: отмена крепостного права в России в 1861 году, вместо стимулирования, нанесла удар по капиталистическому бизнесу Строгановых и Демидовых. Оказалось, что они должны были обеспечить землёй своих мастеровых, остававшихся в крепостном состоянии. То есть, по сути, Строгановы, Демидовы, да и Морозовы, не только бесчеловечно, но и жульнически эксплуатировали своих людей, оторвав их от земли и лишив их нормального человеческого существования. Казарменное положение, ненормированный рабочий день, тяжёлое производство и вредные условия труда превращали капитализм в худшую форму крепостничества, возвращавшую людей в рабское состояние.

             У революции 1917 года было много составляющих. Но важнейшими из них следует признать четыре. Во-первых, недовольные реформой 1861 года крепостники жаждали реванша, добиваясь от властей максимальных свобод при сохранении всех прав, привилегий и материального благополучия. Во-вторых, капиталисты, ощутив свою силу и рассчитывая на поддержку из-за рубежа, жаждали реальной власти, соответствующей мощи наличного капитала. В-третьих, крестьянство, взбудораженное царской и столыпинской реформами, жаждало земли и воли. В-четвёртых, рабочие, испытав на себе чудовищный гнёт дикого капитализма, жаждали справедливости и нормальной человеческой жизни.

             Сегодня в России внешне всё перемешалось, сместилось, утратило марксистско-ленинскую классовую чёткость и антагонистическую однозначность. Но только внешне. Если внимательно присмотреться, то обнаружится, что жёсткое противостояние труда и капитала не только никуда не делось, но ещё более обострилось. Вместо дореволюционных трёх-пяти по-российски сверхбогатых семей мы сейчас можем насчитать уже несколько десятков семей российских капиталистов мирового уровня. По данным журнала «Форбс», в 2016 году в России насчитывались 77 миллиардеров в долларовом исчислении. За прошлый год рост совокупного частного капитала в России составил более 8 миллиардов долларов. И это всё, несмотря на серьёзный кризис, жесточайшие американские и европейские санкции и ускоряющееся обнищание основной массы населения.

             В плане отношения богачей к простым людям тоже ничего не изменилось. Все они ныне именуются на американский манер «боссами». Зависимых от них работников рассматривают не людьми, а не более чем планктоном, обеспечивающим их жирное существование. Сращенность богачей с властями достигла ныне предельных величин. Синклит богачей навязывает российским властям свою волю, диктуя конкретные меры в свою пользу. Об этом со всей очевидностью свидетельствуют резкое увеличение возраста выхода на пенсию всей массы российского «податного» населения, повышение процента НДС, расширение рекламных пауз на ТВ и право на увольнение работников по размытой формуле – «в связи с утратой доверия».

             Пусть не обманывают нас красивые слова, замысловатые формулировки и западные, «цивилизованные» манеры. В каждом российском капиталисте сидит ветхозаветный крепостник и рабовладелец, а в обуржуазившемся либерале – паразитирующий чужеспинник и самодовольный барин. У либерально-буржуазных обществ во все времена был короткий век, и все они рушились по одной и той же причине: из-за надменности богатства и попрания им человеческого достоинства. Нынешний пустоцвет либерализма не составляет исключения. Слишком очевидны его велеречивая ложь и удручающая бесперспективность.

             В русском человеке, при всей его внешней покладистости, верноподданности и склонности к компромиссам, неизбывен и неискореним ген врождённой свободы и гневливого бунтарства. Он включает в себя органическое неприятие лжи и несправедливости, которые в современной России слились в неразрывное целое в культе богатства, культе Маммоны. Если бы не было революции 1917 года и успешного советского эксперимента, компромисс верноподданнического народа с олигархическим капитализмом мог бы длиться долго. Может быть, опять потребовались бы века для сбрасывания с России этого западнокапиталистического ига.

               Но Русская революция была, и советский опыт состоялся. Прецедент борьбы и победы труда над капиталом в России создан. И это имеет не только историческое и теоретическое значение, но создаёт практический прецедент. В силу этого революционно-кризисные циклы в нашей стране, да и в мире в целом, будут не только продолжаться, но и ускоряться. Это будет происходить до тех пор, пока в России и в мире не утвердится здоровый баланс сил труда и капитала, равновесие нового и старого, сплав неистребимого национального с эволюционирующим мировым. Когда это произойдёт, нам знать не дано, но логика говорит, что это произойдёт обязательно.