К 20-летнему юбилею Международного журнала Русского Зарубежья «Б. В.» и ко дню рождения Владимира Высоцкого.
Анатолий Селиневич.
ВОЗВРАЩАЮТСЯ ВСЕ…
Как-то, несколько лет назад в редакцию журнала позвонил человек, представившись проректором МГУ по строительству, и предложил опубликовать его произведения. Я познакомился с ним. Это был человек неординарный, с очень интересной судьбой. Он стал автором нашего журнала. Составляя данную книгу, я, конечно, не мог обойти стороной рассказ - воспоминание Анатолия Селиневича «Возвращаются все…», который был напечатан в № 2 за 2000 г.
Как я уже писал ранее, некоторые люди встречались с В. Высоцким только один раз в жизни. Но эти встречи настолько запоминались им, что они могли их описать буквально по минутам.
С. Кузнецов.
«Высоцкий был уже тогда кумиром молодежи, его песни звучали из окон домов, во дворах, в подъездах, на улицах, да и везде, где кучковалась молодежь. Произошла наша встреча почти тридцать лет назад, в Кабарде. Так уж случилось, что тогда в Кабарде, особенно в Баксанском ущелье, я был личностью довольно известной. К тому моменту я был начальником Управления капитального строительства знаменитого Московского технического училища имени Баумана и, преодолев бюрократические трудности, используя опыт, приобретенный мною в целинных студенческих строительных отрядах, я добился разрешения и начал строительство нашего долгожданного объекта в Государственном заповеднике, где природа была сохранена в ее первозданном виде».
И вот дальше автор рассказывает нам, при каких необычных обстоятельствах ему посчастливилось встретиться с Высоцким:
«…Очередная командировка не предвещала ничего особенного, дела все были завершены на третий день, но к концу этого третьего дня ко мне подошел Саладин, прораб местного треста, с которым за два года совместной работы на строительстве объекта у меня сложились дружеские отношения.
Он отвел меня в сторону и, наконец, выговорился: "Сегодня, слушай, я тебя в гостиницу не везу, с братом, понимаешь, договорился". Его брат работал шеф-поваром в кафе "АЙ" на горе Чегет. "Сегодня, понимаешь, там ночевать будешь, Высоцкий приехал, он тоже сегодня там ночевать будет". Когда нас подняли на канатке наверх, канатку сразу отключили, это был последний подъем, нас ждали, видно Саладин обо всем договорился заранее. В большом, почти круглом зале кафе "АЙ" царил полумрак, было пустынно.
За двумя сдвинутыми столиками располагалась компания из пятерых мужчин, двоих из которых я узнал сразу: старейшину Залиханова, главного в Баксанском ущелье, и Высоцкого, хотя до этого видел его только раз на концерте в битком набитом зале дворца культуры Бауманского училища, куда он с концертом приезжал единственный раз и куда мне с большим трудом удалось попасть. За столом беседовали, честную компанию обслуживал сам Магомед. Саладин подошел к нему, что-то с ним переговорил, они подошли ко мне и подвели к столу.
На столе густо стояли бутылки с водкой, водой, и горой возвышался на огромном блюде шашлык, аромат которого приятно щекотал ноздри, возбуждая аппетит. "Владимир", - обращаясь к Высоцкому, Магомед за рукав потянул меня ближе, - “Вот человек, про которого мы тебе говорили, ты хотел его видеть, большое дело здесь делает, хороший человек, наш человек, горский, горы понимает, нас понимает". Мы обменялись рукопожатиями, и Высоцкий сразу, без предисловий, щедро налил в стаканы водки, поднял и, глядя на меня, продолжал: "Ну, вот и познакомились, вон Залиханов говорит, приехал тут один молодой человек, ничем не приметный, а смотри, уломал, как-то ублажил, строит свой объект во всесоюзном заповеднике", тут он криво усмехнулся, вспомнив что-то свое.
"Поднимай стакан, с удовольствием с тобой выпью, люблю людей, идущих напролом", - он потянулся со стаканом ко мне, я чокнулся с ним. - "Давай за знакомство, Анатолий", - и он вылил, да, именно вылил в себя более полстакана и лишь слегка надкусил кусок шашлыка. У меня после выпитого запершило в горле, рука потянулась за водой, но чтобы не терять мужского своего достоинства, я тоже взял кусок мяса».
Далее Анатолий вспоминал, о чем говорили за этим, столь необычным столом:
«Владимир рассказывал о своей поездке в Сибирь. Здесь он оживился, говорил с оттенком юмора: "Вот, друзья, примерил на себя Сибирь-матушку, возможно, отправят меня туда на поселение, да, необъятный край, вольготный, есть, где разгуляться душе русской на просторе, а народ-то какой, себе на уме, палец в рот не клади, не лапотники, с хитрецой, а общаться с ними, особенно с таежниками, одно удовольствие".
Разговор продолжался, обсуждались разнополярные вопросы, затрагивающие и политику, и простые жизненные проблемы. Я тоже периодически вступал в него.
Высоцкий, обернувшись к Залиханову, продолжил: "Значит, решено, послезавтра в путь, я готов, а то со временем у меня полный цейтнот".
Саладин подошел, поднесли еще один стул, и он стал говорить Высоцкому обо всех перипетиях пути через Донгуз-Орунский перевал. Разговор продолжался, водка была уже вновь разлита и на столе в добавление к мясу, появились разнообразные салаты. "Владимир, - поднявшись, обратился к Высоцкому Залиханов. - Ты наш самый дорогой гость, однако, забывать нас стал, горы разлюбил, наверное, - губы его тронула улыбка. - Но мы, кавказцы, знаем, одна у тебя, дорогой наш Владимир, любовь - горы, и как ты сам нам сказал, лучше гор могут быть только горы, и горы тебя полюбили, почаще к ним возвращайся”, - он говорил еще долго истинный кавказский тост, все терпеливо и со вниманием вслушивались в его слова и потом единодушно выпили".
Особенно важны, необходимы для исследователей творчества Высоцкого воспоминания, переживания людей, которые впервые, как говорят, живьем, услышали его песни. А. Селиневич вспоминает:
«Гонения на него в тот период опять резко усилились, и не было близкого друга - встреча с Мариной Влади была еще впереди. Ему снова стали запрещать выступать с официальными концертами, перестали снимать в кино, в театре задвинули на задворки, а его деятельная натура требовала простора, искала выхода на волю и не могла с этим смириться, кипучая энергия била через край. После великолепного фильма "Вертикаль" с его песнями буквально вся молодежь заразилась ими, да и не только молодежь; вопреки запретам, имя Высоцкого знали во всех уголках необъятной империи. Я тоже был заражен его песнями, у меня уже были Володины записи, и вот я сижу рядом с ним, таким близким и простым, и слушаю его неподражаемый голос. Мне с трудом верилось, что это не сон, все казалось, вот сейчас я закрою глаза - и все исчезнет, стоит только их открыть. Я несколько раз так и делал - закрывал и открывал глаза, один раз даже надолго, но видение к моему ликованию не проходило, все было наяву, и в полупустом зале его песни звучали одна за другой…
"Все срока давно закончены ", - пел он, погруженный в себя, и мне озареньем стало ясно, что он хотел сказать нам всем этими словами. Нет, не закончены все срока в нашей такой огромной стране, и все мы сидим в одном большом лагере, отнюдь не пионерском, опоясанном колючей проволокой в несколько рядов - один главный ряд по ее внешним границам и много рядов по ее телу везде и всюду на громадных ее просторах. Спев очередную песню, Владимир затихал на время в свободной позе, слегка запрокинув голову, и отсутствующим взглядом обводил сидящих и пустынный зал, и чувствовалось, что он находится где-то далеко-далеко и продолжает нескончаемый спор с неведомым оппонентом. Песни чередовались провозглашением тостов и очередным вливанием горячительного, но удивительно, Владимир перестал хмелеть, щеки его только слегка порозовели, и в глазах появился характерный блеск, как у охотника, настигающего свою добычу.
"В суету городов”, - я смотрел на Владимира через столик, пел он с надрывом, его хриплый голос гулко звучал в практически пустом зале, и казалось, дрожит воздух, да и я сам от того нервного перенапряжения, с которым он отдавался песне.
Он пел уже не для нас, слушателей, да и не для себя, а как бы помимо и независимо от себя, сам ведомый и сам управляемый какой-то волшебной силой. Мы, завороженные, сидели, не шелохнувшись, пораженные силой его таланта и его самозабвенной отдаче музыке. Неясные тени плясали по искусно сделанному кавказским умельцем обрамлению стен и потолка, в сумрачном колебании пламени зажженных свечей; и, наконец, сквозь окна завиднелись чуть очерченные где-то далеко восходящим солнцем заснеженные вершины кавказского хребта.
Очень много песен было спето им в той ночи, но даже к восходу солнца он не выглядел утомленным, хотя, очевидно, был чертовски уставшим. Наблюдая Володю так близко, мне становилось ясно, что при таком ритме жизни его надолго не хватит, и он сам убьет себя, убьет самозабвенной неуемной отдачей песням, многочисленными возлияниями в кругу вроде самых лучших друзей, а государство довершит его физическое уничтожение.
"Я сидел, как в окопе, под Курской дугой”, - отрывистые слова песни барабанными палочками стучали у меня в ушах и со звоном отдавались в висках и голове, я смотрел через окно на уже охваченные снизу лучами восходящего солнца заснеженные вершины, и мне становилось не по себе…
Я смотрел на Высоцкого, меня переполняло чувство гордости за него, за то, как по-мужски и не изменяя себе, он переносит все превратности своей нелегкой судьбы, и мне верилось, что он выстоит в этой затяжной, такой нелепой и ненужной схватке и сохранит в себе Человека и Гражданина, каким и представляют его почитатели.
Придя к себе и взгромоздясь на верхние нары, я долго не мог уснуть, перед глазами моими стоял его трагический образ, а в голове все еще звучал низкий, неподражаемый голос, и с этим водоворотом впечатлений я провалился в небытие».
Остается только поблагодарить Анатолия Селиневича за столь тонкое и эмоциональное повествование об этой удивительной встречи с Высоцким*.
* Из новой книги С. Кузнецова «Владимир Высоцкий. И это все о нем».
** Фото из личного архива С. Кузнецова.
Расскажи друзьям:
|