 Беседа с иноком Всеволодом
два года спустя…
Предисловие.
Интервью с о. Всеволодом (Филипьевым) мне переслали с Афона и попросили поместить на сайт ОМТ. Я благодарен автору интервью с о. Всеволодом, который пожелал остаться неизвестным за глоток свежего воздуха с Афона. Нам, погрязшим в ежедневных мелких заботах, грешках и грехах (у каждого – они разные), очень не хватает духовных авторитетов, способных молиться и скорбеть за нас. Во-первых, мне очень приятно, что вокруг нашего общего нового совместного проекта «Журнал «Б.В.» и ОМТ» собираются старые друзья и единомышленники. Нам есть чего сказать друг другу, нам есть чего сказать нашим читателям и зрителям. Поскольку за последние годы мы обрели новых друзей, позволю в двух словах описать кто такой инок Всеволод.
Хотя, в двух словах сделать это невозможно. О нем, вероятно, когда-нибудь напишут книгу. И не одну. Инок Всеволод – летописец Русского Православного Зарубежья, поэт, писатель, общественный деятель. Долгие годы он был практически «правой рукой» Владыки Лавра. Митрополита Лавра, главы РПЦЗ, который вместе с Патриархом Всея Руси Алексием II объединил Православную Церковь.
Именно о. Всеволод познакомил меня с Владыкой Лавром еще в прошлом веке в Джорданвилле. В каждом номере журнала мы печатали отрывки из книг о. Всеволода об истории РПЦЗ, о Русском Православном Зарубежье.
Новый век принес новые реалии. О. Всеволод переезжает в Россию, и здесь ведет активную работу. Выпускаются новые книги, диски с песнями на стихи о. Всеволода, проводятся вечера. Буквально через два дня после кончины Митрополита Лавра мы с о. Всеволодом решаем учредить фонд Памяти Митрополита Лавра, а через несколько месяцев проводим Первый вечер его памяти, который стал ежегодным. Нельзя не сказать, какую роль в жизни о. Всеволода играют его близкие, и, прежде всего мама – православный психолог Т. В. Филипьева.
Ловлю себя на мысли, что здесь, в Москве мне очень не хватает инока Всеволода.
С. Кузнецов.
Никос Панайотис.
(Да простит меня читатель, что по понятным причинам свое подлинное имя я вынужден скрыть.)
Когда в России на Христианство восстало ярое безбожие с его палачами, пулями, штыками, пытками и тюрьмами, тогда воссияло множество мучеников и исповедников – свидетелей немеркнущей Истины. Позже у нашего народа появлялись и другие герои. В свое время по поводу кончины Владимира Высоцкого писали: Какое время на дворе, таков мессия. Конечно, Высоцкий – не православный герой, но явно герой народный, понятный людям, страдавший, певший, пивший, выживавший плечо к плечу с ними, среди удушья застойных времен. Не выживший… И в этом тоже очень показательный для того хмурого времени.
И вот - наши времена. Казалось бы, возрождение России, возврат к исконному Православию. Появляются подлинные герои духа: убиенные оптинские новомученики, воин Евгений Родионов, в русской эмиграции – умученный Иосиф Муньос, и шагнувшие вслед за ними на известную и безвестную голгофу мирных времен церковнослужители и миряне, вплоть до священника Даниила Сысоева...
Но краски в палитре жизни порой меняются быстрее, чем на мольберте художника. И вот приходит нежданное движение «расцерковления»; бывшие православные с гордостью заявляют о себе «я - расцерковленный», начинается новое отступление от Христа, на этот раз в отсутствие явных гонений. Ну, а неверующие охотно указывают на отступивших и павших, подтверждая этим свое неверие.
Князь мира сего старается не отставать от времени, совершенствует ловушки и капканы, придумывает новые смертельные комбинации… И, к сожалению, нередко достигает своего: процесс отхода от христианской веры и Церкви, в той или иной мере, - очевиден. Соответственно временам и нравам Господь через Свой неисповедимый Промысел выдвигает пред очи всех таких людей и такие случаи, которые самим фактом своего существования дают ответы на «дух времени».
И то, что эти случаи зачастую полны трагизма, а не показного оптимизма, говорит об их жизненной правде. Возможно, для кого-то подобным ответом или хотя бы пищей для размышлений станет трудная, отчасти невероятная, идущая по грани духовного выживания, жизнь и судьба писателя и мыслителя – инока Всеволода (Филипьева), человека нашего времени, попавшего, пусть и по своей вине, под шквальный огонь, из-под которого мало кто выходит живым.
Где гарантия, что завтра или уже сегодня кто-то из нас не окажется на его месте? Я держу в руках новую рукопись инока Всеволода «Откровение смертника». Автор этих исповедальных записок, названных им «следственным делом души», прошел даже не через «расцерковление», а через гораздо более страшное… Возможно, слово «сенсация» в данном случае употребить некорректно, но абсолютно точно – этот «человеческий документ» не может не волновать.
Пока «Откровение смертника» доступно только узкому кругу. Лично я уже давно и безуспешно передавал иноку Всеволоду просьбы об интервью. Недавно на очередную мою просьбу мне предложили прочесть «Откровение смертника», а затем поступило согласие на встречу… Встреча состоялась в Греции, на Афоне, в октябре 2012 года, то есть через два года после того, как инок Всеволод прибыл на монашеский остров.
Накопилось много вопросов, хотелось сначала поговорить об «Откровении смертника». Но инок Всеволод сказал, что по этой теме он все написал в «Откровении смертника» и не видит смысла что-либо пояснять. Тогда я вернулся к прочим вопросам. Была вторая половина дня. К месту встречи меня проводил один знакомый афонит. Мы пришли и в ожидании уселись на камни у моря. Мне объяснили, что место своего пребывания на Святой Горе инок Всеволод не афиширует.
Он появился из-за каменной гряды: в простом подряснике, с афонской дорожной сумой на плече и с четками в руке. Тот самый инок… После приветствия и предварительного объяснения приступили к беседе.
- Отец Всеволод, мы разговариваем через два года, после вашего внезапного отъезда. О вас ходили разные слухи. Почему вы два года отказывались, а теперь согласились ответить на вопросы?
- Это зависит не от меня…
- После того, как вы два года отсутствовали, кто-то уже назвал вас «русским Сэлинджером». Но, вероятно, ваше согласие на интервью означает выход из затвора, возврат к прежней общественной и миссионерской деятельности?
- Нет.
- Но вы можете хотя бы пояснить, где были это время? Только на Афоне?..
- 29 октября 2010 года я прибыл на Святую Гору. С того времени я здесь.
- На меня произвела серьезное впечатление ваша рукопись «Откровение смертника». Не скажу, что это впечатление было приятным. Читается легко, но «легким чтением» это не назовешь. Трудно представить, что испытывали вы, когда писали.
- Я не мог этого не написать. Я не смог бы жить дальше.
- Неужели это ваше эссе или очерк, не знаю, как правильно обозначить, последнее, что выйдет из-под пера?
- Написаны и другие книги, но будут ли они опубликованы и когда, один Бог знает.
- А «Откровение смертника»? Будет широко опубликовано?
- Если это произойдет, думаю, через интернет сразу узнают все, кому важно.
- Скажите, какую задачу вы ставите в ваших стихах, прозе и других произведениях? Вы хотите изменить мир, людей? Что-то еще?..
- Тем, кому нравятся мои книги, от души, по-дружески хочу сказать: мои книги – ничто, в сравнении с… Богом. Верю, что если всеми силами устремиться к Богу, то там, у Господа, по милости Его, можно найти то, о чем я все время пытаюсь сказать, да так и не знаю – смог ли…
- Если сравнить советские времена с нынешними: тогда писательство вырождалось, так как должно было строго придерживаться курса компартии, а сейчас, по-вашему, есть ли, какие-то опасности у литературы?
- Если продолжить вашу мысль, то опасность эта – человекоугодие, читателеугодие, спонсороугодие… Можно сказать, желание идти в ногу со временем. А нужно бы литературе, духоносной литературе, какой она и задумана Творцом, говорить миру не на мирском языке. Для верующего писателя счастье в том, что он всегда может сказать себе: «Если мои книги никогда не напечатают и не прочитают, или вообще отвергнут и запретят, то один читатель у меня все-таки будет. И Он, Этот Читатель – Вечен, потому что Он – Бог». В этом смысле рукописи не горят. Но рукописи не горят и в другом смысле: на Суде Божием будем отвечать за каждое пустое и черное слово. Отсюда огромная писательская ответственность.
- Тем более что сейчас речь о неизвестности и о том, что нельзя опубликовать свои произведения не идет. Есть интернет, где при минимуме усилий можно писать все, что хочешь.
- Да. Однако, писатель – это не тот, кто умеет писать, а тот, кто пишет вечное. В советское время у признанных корифеев литературы было такое презрительно - циничное выражение про творивших в подполье: «Он пишет нетленку». Писать «нетленку» от слова «нетленное», конечно, можно было только в стол. Но, как ни парадоксально, этой насмешкой как раз выражена суть: настоящая литература говорит о нетленном, то есть об истинной чистоте, свете, любви, правде, красоте, добре, а потому она сама нетленна в Боге.
Взять, к примеру, знаменитых писателей советского времени! Как много их было. В свое время громко звучали их имена. Миллионные тиражи… Казалось, что многие останутся в истории. Прошло время – и почти никого… Их имена забыты и ничего не говорят современному человеку, не считая специалистов. Воистину: «ты уже получил награду свою». То есть князь мира сего, князь материализма их возвышал и славил, а на самом деле даже и тогда обманывал, ибо сколько из них сами убили себя; они, неосознанно веря сатане, принимали награды в материальном временном мимолетном мире, лишая себя части в мире духовном, вечном. Впрочем, туда они и не стремились. Страшно.
- А теперь, что страшно?
- Теперь?.. Переоценить свои силы, наверное. Расслабиться. Тем более – возгордиться. Мне это пришлось пережить после моих книг «Начальник тишины» и «Ангелы приходят всегда». И в той, и в другой есть обращение к такой тематике, что, как говорится, « мало не покажется»: потеря веры, сатанизм, проблема проституции, тайна беззакония… После таких тем нужно до конца дней своих жить с четками в одной руке и с крестом – в другой. А я вот не держал удара. Имею в виду, прежде всего, духовный удар.
- То есть вы сожалеете о случившемся?
- Вспоминая события, скажем, пятилетней давности, я бы сказал, что жалею. Но те высоты милости Божией, то откровение, нежданное, непредставимое, исполненное покаянного утешения, которое открылось после трагического кризиса моей жизни – несравнимо ни с чем. Это оказалось выходом из смертельного тупика, в который я попал. И еще есть один очень важный момент: я снова могу писать, не кривя душой, о том, и только о том, во что безоговорочно верю и за что готов отдать жизнь.
* * *
Потом прямо на берегу под говор волн мы пили кофе из термоса, беседовали о многом (инок Всеволод попросил эту часть беседы не обнародовать). Начинало темнеть. Мой провожатый стал нетерпеливо поглядывать на часы. Простились. Иноку Всеволоду тоже пора было идти. Он уходил один, как и пришел. Мне же хочется верить, что он там, в своем отдалении, не одинок... О своей пока еще не опубликованной работе «Откровение смертника» инок Всеволод (Филипьев) написал одноименное стихотворение, которое разрешил напечатать. Им и закончу:
Я принесу Тебе стихи
и дорогие сердцу книги,
крест Лазаря и боль Синильги
и Василисы васильки,
и поиск веры в жизни Власа,
и верный путь святых отцов,
духовный подвиг храбрецов
и ясный свет иконостаса.
Я принесу Тебе дары
Тобой мне данные однажды;
я пел для робких и отважных,
писал всерьёз, не для игры.
Когда же я убитым пал,
то Ты сказал: «Живи с начала».
И я, взлетев с девятым валом,
записки смертника писал.
Статьи и книги, и псалмы
не сохранил в руках дрожащих.
Твоих талантов настоящих
не преумножил среди тьмы.
Прости, мой Бог, моя Отрада,
всё потерял… Лишь книгу слёз
— записки смертника принёс
к вратам Сияющего Града.
Октябрь 2012 г
Расскажи друзьям:
| 
часы для сайтов
http://всё-супер.рф/
